С одной стороны, современный дарвинизм не предполагает, что один ребенок будет объедаться, а брат или сестра – слабеть от голода. Но он также не предполагает, что вопрос, как поделить один бутерброд, будет обязательно разрешен по-дружески. Возможно, научить детей делиться с братьями и сестрами (по крайней мере, в некоторых обстоятельствах) нетрудно, трудно научить их делиться поровну, ибо это противоречит их генетическим интересам. Во всяком случае, именно это подразумевает естественный отбор. Пусть опытные родители скажут, правы мы или нет.

Расхождение генетических интересов сиблингов создает раздражающий, но вместе с тем очаровательный парадокс. Они отчаянно соперничают за привязанность и внимание родителей и в процессе демонстрируют ревность настолько мелочную, что за ней трудно усмотреть любовь; но как только один из них оказывается в опасности, эта любовь выходит на поверхность. Дарвин описал подобное изменение в отношениях его пятилетнего сына Уилли к младшей сестре Энни. «Всякий раз, когда она делает себе больно в нашем присутствии, Уилли демонстрирует явное безразличие, а иногда производит большой шум, как будто хочет отвлечь наше внимание», – пишет Дарвин. Но однажды Энни поранилась, когда взрослых не было рядом, так что Уилли не мог быть уверен, что ей ничего не угрожает. В тот раз его реакция «была совсем иной. Сначала он попытался очень мило успокоить ее, затем сказал, что позовет Бесси, но она не появлялась; тогда сила духа покинула его, и он тоже заплакал»[282]. Дарвин не объяснял этот и подобные ему случаи братской любви сквозь призму родственного, или, как он говорил, «семейного» отбора; судя по всему, он вообще не видел связи между самопожертвованием насекомых и привязанностью, свойственной млекопитающим[283].

Первым биологом, подчеркнувшим, что стакан общих генетических интересов наполовину пуст, стал Роберт Триверс. В частности, он отмечал, что генетические интересы ребенка отличаются не только от таковых его брата или сестры, но и родителей. В теории каждый ребенок должен считать себя вдвое ценнее своего сиблинга, в то время как родитель, одинаково связанный с обоими, воспринимает их одинаково. Отсюда вытекает другой дарвинистский прогноз: родители приложат максимум усилий, чтобы научить сиблингов делиться поровну.

В 1974 году Триверс проанализировал конфликт «родитель – потомок» и опубликовал результаты в одноименной статье. В качестве иллюстрации он приводит спорный вопрос о продолжительности грудного вскармливания. Олененок-карибу, замечает Триверс, продолжает сосать материнское вымя даже после того, как молоко перестает быть необходимым для выживания. Это, естественно, мешает матери зачать другого олененка. Причина очевидна: хотя оба олененка будут нести определенное количество общих генов, каждый «олененок есть абсолютный родственник самому себе, но только частичный родственник будущим сиблингам…»[284]. Придет время, когда пищевая ценность молока станет настолько незначительной, что генетическая выгода от рождения другого олененка превзойдет выгоду от грудного вскармливания. Однако для матери, которая имплицитно ценит двух детенышей одинаково, этот момент наступит быстрее. Таким образом, согласно теории естественного отбора, сформулированной сквозь призму инклюзивной (итоговой) приспособленности, конфликт по поводу отлучения от груди – неотъемлемая часть жизни млекопитающих. Судя по всему, так оно и есть. Конфликт может длиться несколько недель и протекать весьма бурно: младенцы нередко требуют молока, вопят и даже бьют свою мать. Ученые, изучающие поведение бабуинов, давно пользуются безошибочным способом обнаружить стаю – каждое утро они слушают, не раздадутся ли поблизости характерные звуки противостояния мать – детеныш[285].

Разумно предположить, что в борьбе за ресурсы дети будут использовать любые имеющиеся в их распоряжении средства, включая обман. Обман может быть неприкрытым и направленным на других сиблингов («Иногда Уилли прибегает к небольшим хитростям, дабы помешать Энни съесть его яблоко… «Энни, твое яблоко больше, чем мое») или менее очевидным и адресованным более широкой аудитории, включая родителей. Один из действенных способов обойти родительские призывы к самоотречению – это преувеличить или выборочно подчеркнуть жертвы, которые уже принесены. Чудесный пример содержится в эпиграфе к этой главе: двухлетний Уилли (по прозвищу Додди) дал младшей сестре последний кусок пряника, а затем воскликнул, чтобы все слышали: «О добрый Додди! Добрый Додди!»[286] Многие родители, безусловно, знакомы с такого рода демонстрациями.

Другая уловка, которую дети часто используют для получения ресурсов, – преувеличение потребностей. Эмма Дарвин так описывает поведение трехлетнего сына – Леонарда, когда «он содрал небольшой участок кожи с запястья»: «Он решил, что папа пожалел его недостаточно, и сказал ему: «Кожа слезла и потерялась, и кровь течет». Годом позже Леонард заявил: «Папа, я ужасно кашлял – в несколько раз ужаснее, в пять раз ужаснее, и даже больше, – нельзя ли мне еще немножко этой черной штучки [лакрицы]?»[287]

Кроме того, дети нередко акцентируют жестокое и несправедливое отношение со стороны родителей. На пике интенсивности данное явление известно как вспышка гнева – неизбежный элемент взросления не только у нашего вида, но и у шимпанзе, бабуинов и других приматов. Известно, что многие разгневанные детеныши шимпанзе, как выразился один приматолог полстолетия назад, «часто исподтишка смотрят на мать, дабы убедиться, что их поведение не осталось незамеченным»[288].

К счастью для молодых приматов, мамы и папы не против эксплуатации. Внимание к плачу и жалобам ребенка отвечает генетическим интересам родителя: слезы могут сигнализировать о реальных потребностях носителя их копий. Другими словами, родители любят своих детей и могут быть ослеплены этой любовью.

Тем не менее идея, что вспышки гнева суть попытки манипулирования, не будет революционным откровением для большинства родителей, а значит, они слепы не совсем. Хотя естественный отбор и сделал родителей подверженными манипуляциям со стороны детей, он, в теории, должен был снабдить их средствами противодействия таким манипуляциям, например, способностью отличать истинную потребность от обычного детского хныканья. Но раз эта способность существует, должны быть и способы противодействия ей – скажем, более проникновенное хныканье. Короче говоря, гонка вооружений продолжается бесконечно.