прийти домой. Это было само по себе что-то чудесное, что я встретил таких друзей.

– Да, она смазливая была, моя Оксаночка. Бывало, весь вечер ей звонят парни, зовут то туда, то туда. А она мне все рассказывала, всем делилась. Говорит, пойду, бабушка. А потом приходит и говорит: не пойду, мол. А когда Володька приехал из Москвы сюда, приглянулась она. Вот и выскочила замуж тогда за Володьку-то. И уехали. А щас как официанткой, аль кем. Сережка-то с его родителями ночует, когда она в смену уходит. А я и не пойму.

– Красота есть средство борьбы со злом, – внезапно сказал Леусь. – Она есть божественное начало, данное миру. И если красота идет не к любви, а от нее, то она содействует злу. Красота должна быть милосердной, любящей, сострадающей, как и Бог, а иначе она лишь усилит зло вокруг. Она должна быть тонка, она не должна подавать виду, что она красива, тогда красота усилится во многие разы и явит свою истинную природу – природу полную сердечности и спасительности. И именно тогда красота спасет мир.

Я посмотрел на Игната. У него тоже был открыт рот от удивления, как и у меня. Такой речи от Леуся мы никогда не слышали. Он говорил, как диктор на телевидении или как настоящий священник. Он увидел, что я удивлен, и снова показал мне язык, вызвав и у меня, и у Игната улыбку.

Мы выволокли тумбочку вместе с тележкой из подъезда. Старушка нас просила заходить иногда, а то ей бывает совсем скучно одной. Мы распрощались очень тепло и обещали во что бы то ни стало зайти снова.

Был приятный, немного холодный осенний день. Деревья были уже практически без листьев. Одежда была большой и снизу немного поддувало, поэтому я старался не стоять на месте.

– Ну что, завтра в Москву? – сказал Леусь.

– Да, конечно! – воскликнул я. – Как же я счастлив, что вы у меня есть, – я бросился обнимать их.

– Только тут дело такое, у вас документов нет, билеты могут не продать. На электричках доберемся.

– Хорошо, давай на электричках. А ты был в Москве когда?

– Не, не был. Но я новости всегда смотрю и знаю Москву хорошо. Можно сказать, родился и вырос там. Ну что, Фома неверующий? Ишь ты, плохо ему там стало… Я же тебе говорил, что она не замужем. Чего ты там спектакль-то закатил?

– Прости, – сказал я, смеясь. – Просто так внезапно она это сказала.

– Внезапно сказала… Ты меня слушай всегда. Все, пойдем, посчитаем, сколько денег у нас осталось. На дорогу должно хватить.

Весь вечер мы собирались в дорогу. Леусь еще раз помыл нашу тумбочку, сложил сумку с вещами. Денег должно было хватить и на дорогу, и еще на какую-то жизнь на первое время, если мы там останемся. Потом мы рассчитали план, как добираться до Москвы на электричках. Это должно было занять чуть больше суток, если правильно делать пересадки. Мы даже посчитали, что сможем сэкономить в каком-то месте. И на следующее утро уже были на вокзале.

Мы ехали целый день. Один раз пересели. Весь вагон смотрел, как мы затаскиваем с собой тумбочку. А нам было смешно от их взглядов. Игнат больше всех смеялся. Мы сидели и пели песни, никого не стесняясь, полные своего неподдельного счастья. А к ночи приехали в небольшой российский городок, откуда уже до утра не шло никаких электричек. Утром надо было не пропустить первую же, тогда мы к полудню будем в Москве.

На вокзале помимо нас оказалась еще компания молодых людей. Там был один парень и три девушки. У парня была гитара, и он на ней что-то бренчал. Они немного косились на нас. А спустя час одна из девушек подошла.

– А у вас закурить не найдется? – спросила она.

– Нет, не курим, – сказал Леусь.

– Жаль, – сказала она и пошла обратно к своей тусовке.

– И не пьем, – крикнул я ей в след.

Она повернулась и, смеясь, спросила:

– И с девушками ни-ни?

Мы рассмеялись. Она, видя наше веселое расположение, снова подошла.

– Вы откуда? Подваливайте к нам, веселее будет.

– Ну, рассказывайте, молодые интересные, откуда будете и куда путь держите, – спросила она, когда мы пересели поближе к их компании.

– Мы из Минска, – сказал Леусь. – Я священник Леусь, а это мои друзья Андрей и Игнат.

– Кто? Священник? – она рассмеялась. Парень тоже прервал свое брыньканье и удивленно посмотрел на Леуся. – А я-то думала, что мы весело ночь проведем, а тут священники. Или вы не все священники, а грешники тоже имеются? – она засмеялась еще сильнее, две другие девушки поддержали ее смех.

Игнат засмущался. Было видно, что он даже слегка краснеет. Леусь почему-то молчал. Девушка задавала какие-то вопросы и продолжала смеяться.

– Ну вот ты мне сразу понравился, – сказала она Игнату. – Этот толстый, который у вас священник, этот худой, а ты в самый раз, ты моим будешь сегодня. А вы, девчонки, разбирайте, кому священник, а кому монах, – они хором захохотали. – Слушайте, а вы какие-то долбанутые, а? Перед вами дамы красуются, а вы как суслики сидите. Сделайте хоть комплимент. Вот скажи, я красивая? – она обратилась к Игнату.

Игнат напугался. Он поглядывал то на меня, то на Леуся. А мы тоже не знали, что делать. Он попытался сказать.

– Крас-с-с-сивая.

– О-о-о, да ты заика, – она снова рассмеялась. – Ну ничего, я не люблю болтунов. Они девушке лапшу на уши навешают, лазурные берега наобещают, а на утро и след простыл. А заика хоть лишний раз не будет врать. Да, так ты мне еще больше нравишься, – она пустила струйку дыма прямо в лицо Игната.

– Дорогие дамы, – сказал внезапно Леусь. – Вы спросили, куда мы едем. Так вот, позвольте мне ответить. Мы едем в Москву. Другой вопрос, зачем мы едем в Москву. А в Москву мы едем в поисках любви. И не той любви, о которой вы говорите, а той, благодаря которой мир еще не сдох, благодаря которой человек выжил, которая является истинным смыслом человеческого бытия. И вот этот человек, этот, как вы сказали, монах действительно любит. И из-за любви он еще жив, и из-за любви его не сгноили в психушке, и из-за любви мы сожгли героин на костре, и из-за любви мы подарили Богу цветы. И этой любви мы вам желаем.

Парень перестал играть на гитаре. И он, и все три девушки молча