уставились на Леуся. Только потом та самая, что курила, тихо сказала:

– А вы правда священник?

– Конечно, – с гордостью ответил Леусь.

– А этот правда монах?

– Нет, он не монах, это Андрей. Но он правда сбежал из психиатрической больницы, мы правда уничтожили наркотики и едем в Москву к его любимой, к Оксане.

Все замолчали. Я тоже не знал, что сказать. Было видно, что речь Леуся погрузила всю компанию в какое-то странное раздумье.

– Простите, а что это? – после небольшой паузы спросил парень, показывая на нашу тумбочку.

– Это? – Леусь посмотрел на тумбочку. – Суфии говорили, что истина носит чалму и плащ. Чалма – это мораль, о которой вам не мешает напомнить. А плащ – это мистика. Так вот, это – наш плащ.

После этого они начали общаться с нами по-другому, почему-то даже обращаясь к нам на вы. Это оказались местные школьники старших классов, которые просто не хотят идти домой и, когда местный бар закрывается, приходят на железнодорожную станцию. Та самая девушка начала задавать Леусю вопросы по религии. Каждый его ответ удивлял все больше и больше. Мне даже начало казаться, что передо мной и впрямь сидит священник. Он действительно много знал, и это совсем не вязалось с его странными речами, которые я от него слышал раньше.

Игнат тоже слушал речи Леуся, затаив дыхание.

– Скажите, а почему я должна вообще в церковь идти? – спросила одна из девушек.

Я ожидал, что Леусь сейчас ответит как обычно что-то вроде «а зачем люди ходят, они же не дураки, если бы было не надо, то и не ходили бы». А мы услышали странное:

– Чтобы быть единым с церковью. Это реализация метафизической тайны, единая молитва, жизнь не одного человека, а церкви, которая идет к любви. Это же семья, – Леусь странно улыбнулся. – Вы приходите просто в свою семью, а не для совершения каких-то бессознательных ритуалов. Зачем вы приходите в свои семьи?

Все молчали, немного настороженно поглядывая на Леуся.

– Я вам скажу. Ах да, забыл совсем, вы же не пошли сегодня в свои семьи, остались здесь, на вокзале. Но все равно, вы вернетесь. Почему? Потому что иного нет и быть не может. Вы ее часть, часть вашей семьи. Убегаем из семьи – теряем себя. Так же и с церковью.

– Скажите, а вы правда во всякие там… ну концы света верите или ну… пришествия всякие? – нерешительно спросила та, что первой подошла к нам.

Глаза Леуся заблестели. От его вида, по правде, становилось немного не по себе.

– Я знаю, что будет, – он начал говорить шепотом. – Изольется Дух на всякую плоть, и верующие в любовь спасутся. А кто не верит, осудит сам себя своим неверием.

Когда девушки отвернулись, я чуть слышно сказал Леусю:

– Я тебя боюсь.

А он засмеялся и снова показал мне язык.

Мы приехали в Москву только к вечеру. Уже смеркалось. Вокруг было множество народа с немного раздраженными и холодными лицами. Вся толпа молча шла в определенном направлении. Мы с тележкой и сумкой тоже пошагали за ними. Потом народу с нами стало меньше, потом еще меньше. И вот мы оказались в каком-то районе среди огромных домов.

– Сейчас посмотрю, какая это улица, – сказал Леусь. – Может, это прямо та, где она и живет. Он оставил тележку и пошел со своей бумажкой сравнивать адрес, там написанный, с тем, что был на доме. – Нет, не эта улица.

Мы пошагали дальше, спрашивая у всех проходящих мимо, как нам добраться до нужной улицы. Было что-то поразительное, что-то заколдованное – никто не знал! Абсолютно никто. Мне даже показалось, что все происходящее похоже на сон. Так мы проходили почти весь вечер, после чего поняли, что совсем не знаем, где нам провести эту ночь.

На улице было холодно оставаться. За ночь можно было полностью околеть. На дверях домов были кнопки, и попасть в подъезд было не так-то просто. Но нам ничего не оставалось, как подождать, что кто-нибудь выйдет, и забежать в первый попавшийся подъезд.

Мы расположились прямо на лестнице, поставив к окну тележку с тумбочкой. Но тут мимо прошел какой-то мужчина и что-то рявкнул в нашу сторону. Я облокотился о стенку и стал засыпать. Сквозь туман я увидел больничный коридор. Я сразу почувствовал, что наступает вечер пятницы. В коридоре никого не было. Я шел, заглядывая в палаты, но там тоже никого не находил. Вдруг я почувствовал страх. Он был повсюду. Я понял, что кто-то тут все же есть и что он был здесь всегда, но его просто не замечали. Я посмотрел в окошко первой палаты. Там лежал привязанный дед, а на полу валялся Черный с иглой, воткнутой в руку. С каждым моментом становилось все страшнее. Я попытался убежать оттуда, но понял, что не могу сделать ни шагу. Коридор уходил куда-то в бесконечность, там далеко я тоже видел Черного и старика. Обернувшись, я увидел парня в капюшоне. Он протягивал мне шприц, заполненный каким-то кипящим раствором. И тут я услышал, что весь этот страх мне говорит: «Ты никогда не найдешь ее, ты вернешься сюда и будешь ждать только одного – пятницу». Я сполз по стене и закрыл лицо руками. Но тут почувствовал, что меня бьют ногой. «Ты, сука, ты кольнешься», – Черный бил меня изо всех сил. Я закричал так сильно, что проснулся.

Меня действительно кто-то пинал ногой. Я не сразу понял, что происходит. Открыв глаза и немного придя в себя, я увидел двух милиционеров, которые стояли над нами.

– Так, что тут за притон? Документы! – кричал один из них.

– У меня нет документов.

– Ну конечно, у тебя их нет. Было бы странно, если бы у тебя они были. Так, давай, грузи этих перцев.

Они потащили нас к выходу.

– Погодите, наши вещи, – сказал Леусь, показывая на тележку и сумку.

– Заберем все вещи, – строго сказал один из милиционеров.

Они действительно притащили тележку и сумку и бросили к ним в машину. Я никак не мог отойти от этого кошмарного сна. Игнат и Леусь тоже немного напугались. Нас привели в какой-то милицейский участок и посадили за решетку, напротив которой стоял стол.

Эти двое милиционеров были совсем молодыми. Было видно, что они даже не знали, что с нами делать. Они еще раз спросили наши документы и, услышав, что документов