— Нет, Хельвен. Сейчас не надо, — сказал Адам тихим, но хриплым голосом. — Не буду отрицать, я хочу тебя. Однако лучше не делать это в такой спешке, после я буду сожалеть об этом. Если ты просто хочешь выплеснуть злость и отчаяние из-за дедушки, лучше сделать это по-другому. Пойди ударь кулаком по стене или забей свинью, сядь на лошадь и проскачи верхом по полям, только не тащи свое настроение в нашу постель. Видит Бог, это место у нас и так повидало немало мучений и страданий.

Хельвен покачала головой, пожирая его глазами.

— Ты меня не понял, Адам. Дело вовсе не в том, что я боюсь потерять своего деда. Просто я…

Рядом послышался сдержанный кашель и сразу же в комнату вошел Остин, держа под мышкой несколько листов пергамента. Перья и рожок с чернилами он держал в руках. Из-за плеча парня выглядывала служанка, приготовившая еду и вино.

Адам мягко отстранил Хельвен.

— Спасибо, Остин. Положи все это и можешь быть свободен.

Пока оруженосец выполнял приказание, а служанка ставила поднос, Адам снял поножи и наголенники, готовясь совершить омовение в ванне.

Остин поклонился и ушел, отпустили и служанку. Хельвен подняла кувшин, чтобы налить Адаму чашу вина с пряностями. Рука, державшая резную рукоятку сосуда, подрагивала.

Тем временем Адам отложил мочалку, поставил подальше блюдце с мылом и промолвил с неожиданной спокойной решимостью:

— Хельвен, сходи к моему сундучку и принеси шкатулку, которая лежит на самом дне.

Хельвен вручила ему кубок с вином, окинув мужа любопытным взглядом, и отправилась выполнять просьбу. Шкатулка оказалась под летней накидкой Адама и легкими льняными туниками. Это была маленькая, изысканно изготовленная из кедровой древесины, коробочка. Поверхность была украшена медными пластинками, покрытыми эмалью с изображениями знаков зодиака. Странно было видеть подобный предмет среди вещей воина.

— Я привык считать, что она принадлежала моей матери, — бросил Адам, настороженно поглядывая на жену из-под опущенных век. — Один из братьев матери привез ее с Востока среди множества прочих диковин. Я давно хотел подарить тебе эту штучку, но как-то забывал. Украшения теперь твои. Это были личные драгоценности моей матери, они не учитывались при передаче титулов и владений по наследству. — Адам смущенно пожал плечами. — Их не так уж много. Ее первый муж явно не видел смысла обвешивать женщину безделушками, когда деньгами можно распорядиться с большей пользой. Ну а мой родной отец — ты про него все знаешь.

Хельвен присела на постель и, бросив взгляд на Адама, подняла крышку шкатулки. Внутри, посверкивая, лежала небольшая кучка драгоценностей. Две пары сережек в византийском стиле, возможно, подаренные тем же братом, который привез шкатулку, ожерелье из эмалированных бронзовых звеньев и кошелечек с застежкой из эмали «клуазоне». Кроме того, Хельвен обнаружила в шкатулке ирландский браслет из витого золота, скромную серебряную застежку для накидки и несколько изящных позолоченных пряжек для обуви. Она сдержанно поблагодарила мужа за подарок, размышляя, почему он решил именно теперь передать ей эти предметы. Может, это просто подачка для ублажения ее гордости? Или нечто вроде сладкого утешения обиженному ребенку?

Адам вышел из ванны, вытерся и надел ночную рубашку. Затем он присел возле Хельвен.

— Ты еще не открыла выдвижной ящичек у самого донышка, — он указал на медную полоску возле основания шкатулки. Прищурив глаза, Хельвен всмотрелась в шкатулку и обнаружила, что показавшиеся простыми элементами украшения шишечки имели особое предназначение. Она нажала на одну из шишечек, и ящичек легко выдвинулся наружу. Хельвен даже охнула от удивления и взяла в руки лежавшую внутри брошь.

— Твой дед велел отдать ее тебе, когда я сочту это удобным. — Адам внимательно следил за реакцией жены.

Она засмотрелась на изысканный предмет.

— Так тебе это дал дедушка? Брошку в виде волка? — Хельвен встретилась взглядом с мужем.

— В самую первую ночь, когда мы вернулись из Виндзора. Сказал, чтобы мы не растрачивали себя на пустые дела и споры. К сожалению, этому совету мы пока не слишком следовали, не так ли? — Адам едва уловимо пожал плечами.

— Неплохой подарочек он нам припас, — пробормотала Хельвен, поглаживая фигурку волка указательным пальцем.

— Ты тоже подарочек что надо. — Адам дотронулся до ее косы. — Ты, видимо, собираешься сидеть с дедом всю ночь?

— Да, — голос Хельвен прозвучал сдавленно от накатывающихся слез.

— Тогда надень эту штучку ради него. — Адам наклонился, чтобы поцеловать жену, но быстро оторвался от нее и пересек комнату, направляясь к ожидавшим его пергаменту, перьям и обременительной работе по написанию письма.

Адам заставил себя заняться письмом, предоставив жене возможность обдумать все и восстановить силы. Он хотел быть рядом, но не навязывать свое общество. Хельвен повернула голову в его сторону и увидела, как Адам старательно трудится над письмом к ее отцу. Пальцы уже были испачканы чернилами, а так как он в задумчивости потирал лицо руками, черные полосы появились на лбу, щеках и носу. В душе Хельвен проснулась неожиданно сильная нежность к мужу. Это чувство было так непохоже на ее былые чувства в отношении Ральфа, как гусеница непохожа на бабочку. Но было и нечто похожее на ощущения гусеницы в коконе, как она себе представляла: пробуждение от долгого сна, осознание выросших крыльев. Хельвен встала, подошла к Адаму, обхватила его руками за шею и потерлась щекой об его щеку.

— Спасибо, Адам, — тихо проговорила она.

Ответом была не улыбка и не слова признательности. Как раз в это мгновение Адам чертыхнулся, так как сломал уже второе перо, снова разбрызгав вокруг себя чернила. Он с отвращением швырнул обломок пера на пол, но при этом смахнул со стола и рожок с чернилами. Выплеснувшаяся порция чернил моментально уничтожила те несколько слов, которые он вымученно написал на пергаменте. Комнату огласила целая серия ярких образцов сквернословия, и Хельвен застыла в крайнем изумлении. До этой минуты она была уверена, что ей знакомы самые крепкие солдатские ругательства по эту сторону от Иерусалима. Подавив желание расхохотаться над диковинным смыслом самого грязного из услышанных ругательств, она схватила одно из банных полотенец и попыталась стереть чернильное пятно. Но было поздно, пергамент был окончательно испорчен. Хельвен прикусила губу и посмотрела на мужа.

— Может быть, лучше я напишу?

— Сама напишешь? — На лице Адама появилось неуверенное выражение облегчения, он торопливо схватил чистые листы пергамента и сунул их в руки Хельвен. — Я не хотел нагружать тебя еще больше…

Хельвен поняла, что необычное чувство только усилилось в душе, воспарило выше в небеса, освобождаясь от старых оков. Она улыбнулась, и у Адама перехватило дух при виде выражения на лице жены, от которого он буквально остолбенел.

— Я собиралась сказать еще раньше, перед тем как нас прервали, что боюсь потерять не дедушку — а тебя. — Хельвен просунула ладонь под ночную рубашку Адама и провела по кровоподтеку над недавно затянувшимся шрамом. — И, если даже нашу постель посещал дух Ральфа, я не верю, что так будет и дальше. — Хельвен легонько прижала ладонь к телу мужа, но не двинулась в своем прикосновении. Следующий шаг должен был сделать он. — Ральф любил шептать мне слова о своей вечной любви, но в тот же день мог увлечься другой женщиной. Слова ничего не стоят — каждый может говорить любое, что взбредет в голову. Только дела говорят сами за себя, и говорят громче всяких слов.