За праздничным столом возле каждого прибора лежали именные карточки, чтоб понятно было, кому куда садиться. Да-да, и Корице тоже – ей к тому же предложили три засахаренные клюковки на крошечном старинном блюдце с рисунком кукольного домика. Хозяйка крысы как вегетарианка получила «тофундейку» из сои, остальные – обычную индейку, и все – картофельное пюре с сыром и чесноком. Расправиться с едой нам удалось только через несколько часов – ведь мы почти все время хохотали. На этот вечер Бетти Лу решительно сменила привычную роль слушательницы на роль рассказчицы. Она воссоздавала перед нами уморительные сцены из своего школьного детства, всячески шутила над собственной агорафобией и даже над своим единственным и таким неудачным браком с мистером Нос-Шишкой. У мамы в какой-то момент от смеха кофе носом потек.

После ужина в гостиной общее настроение сменилось на более спокойное и лирическое. Бетти Лу совершенно растрогала моих родителей историей о расцветшем в ночи цереусе (он уже успел перебраться на зиму в помещение – заботами соседа, мистера Левенталя) и тех долгих часах при луне, что мы провели с ней вместе. В доме было прохладно – хозяйка оставила открытым окно на задний двор: «Так не пропустим песню пересмешника». Дважды за вечер она поднимала палец и призывала: «Давайте послушаем!» – и мы замолкали, улыбаясь, и закрывали глаза. Птичка услаждала нас своими трелями, а кружки с горячим глинтвейном из сидра согревали ладони.

В общем, это был лучший День благодарения из всех, какие я помню.

3 декабря

Я все думаю, как ты там, в своем колледже. Сколько у тебя соседей по комнате. Между прочим, представляешь, твой колледж находится на той же широте, что и мой пенсильванский городок. Конечно, в отношении долготы ты по-прежнему остаешься далеко на западе, но поскольку воздушные массы обычно движутся с запада на восток, мне приятно сознавать, что снег и дождь, которые проливаются на тебя, через день-другой доходят до меня.

Сегодня наконец я села за составление списка гостей. И сразу пришла в замешательство от того, сколько их набирается. Спросила маму, нельзя ли сделать палатку пошире. Она говорит – нет, уже не успеем заказать дополнительные отрезы «Черной кости».

Я припрягла к работе и Пусю с Эльвиной. Сходила в «Товары для рукоделия», накупила ярко-желтого пенопласта и декоративных булавок. Потом из картона изготовила узор в виде солнечных лучей и раздала это девчонкам. Пуся обводила его по желтому пенопласту, а Эльвина потом вырезала из пенопласта лучи, чтоб получилось множество солнечных «кругляшей». Малышка ныла, чтобы вырезание доверили ей, но старшая помощница получила строгий приказ не подпускать ее к ножницам. Впрочем, она и сама все время жаловалась – что Пуся обводит кое-как.

Дней до солнцестояния – 18.

5 декабря

Снова видела Арнольда на прогулке с крысой и на сей раз выкинула такое, чего сама от себя не ожидала. А именно: слезла с велосипеда и зашагала рядом с ними. Поздоровалась. Арнольд тоже. Спросила, как зовут крысу.

– Том, – говорит. – Это мальчик.

– Классное имя.

– Ты не меня ищешь?

Этот его вечный вопрос я вдруг услышала словно впервые. А правда, не его ли я ищу? Может, все это время я искала именно его, сама того не понимая? Что если ответить: «Да, тебя»? Как он отреагирует? Я заглянула ему в лицо, обрамленное седеющими волосами и бородой. Взор его казался пустым и рассеянным, но мне было понятно, что это не совсем так. Просто он смотрит не сюда, видит другие места, другие времена.

– Точно не знаю, Арнольд, – говорю. – Может, вернемся к этому вопросу попозже?

И тут, опять-таки к своему удивлению, я начала серьезный разговор. Совершенно к нему не готовилась, слова просто хлынули потоком. Начала с вопроса о Перри. Потом описала Поцелуй, о котором ни словом не обмолвилась ни Бетти Лу, ни родителям, ни даже Арчи. Но уже очень скоро я отвлеклась от Перри и перевела тему на тебя. На нас. Описала тот Первый День, когда Кевин спросил: «Почему он?» – а я ущипнула тебя за мочку уха и ответила: «Потому что он милый». Я в мельчайших деталях описала весь Первый Вечер, когда выскользнула за дверь, а ты спрятался за машиной, а я «послала» к тебе Корицу, и потом мы разговаривали – это был самый чудесный разговор в моей жизни: я стою на ступеньках крыльца, ты скрючился за автомобилем, мы не видим друг друга… Ну и потом, на той же самой подъездной дорожке, случился Первый Поцелуй. Он остался со мной навсегда.

Все это я говорила и говорила Арнольду… И кажется, убедилась: чтобы прожить заново прошлое (или, по крайней мере, максимально приблизиться к тому, чтобы прожить его), надо поведать о нем кому-то – только важно, кому именно.

Получилось замечательно – сам рассказ, сам процесс вспоминания, возвращения. Когда я вернулась в настоящее, Том сидел у Арнольда на плече, а мы находились уже на другом конце города. Я забралась на велосипед и с минуту накручивала петли рядом со своим попутчиком.

– Арнольд! – позвала я. Он молчал. – Думаю, вы были правы. Я искала вас. И рада, что нашла.

Арнольд никак не дал понять, что услышал мои слова. Я отстала, а он зашаркал прочь из города. Из носика Тома вырывались крошечные клубы морозного пара.

6 декабря

Почва на Календарном холме задубела. Сегодня пришлось ковырять ее отверткой, чтобы установить вешку. Осталось еще две. Еще два четверга. Еще две возможности транслировать тебе сквозь пространство и расстояние мой вопрос.

Внезапно пришла мысль: а что, если в солнцестояние не будет солнца, одни облака? А если снег пойдет? А если он ляжет таким глубоким слоем, что покроет все колышки?

– Подумаешь, солнце-шмонце, – сказала мама.

– Подумаешь, снег-шмег, – сказал папа. – Que será, será[45].

– Это по-испански? – спросила я.

– Да, – ответил он. – Означает: не переживай из-за мелочей.

Эльвина с Пусей добрались до второй фазы своей работы: теперь они прикрепляют самоклеющиеся декоративные булавки к обратным сторонам кругляшей с лучами. Пуся все время не попадает посредине кругляша. Эльвина все время грозится отстранить ее от задания, но та знает, что командую здесь я. Так что просто показывает старшей девочке язык и продолжает портачить.

Дней до солнцестояния – 15.

10 декабря

Город трясет как в лихорадке. Во всяком случае, так можно подумать, если прочесть «Утренний ленапе».

Произошло вот что.

К каждому Рождеству на лужайке перед лютеранской Церковью Божественной благодати устанавливается праздничный вертеп. Все фигуры – в «натуральную величину», в импровизированной «пещере» – достаточно места для Иосифа, Марии, яслей, коровок и овечек. Сено настоящее, можно его понюхать. Иисуса с улицы не видно – только небесно-голубого цвета покрывало, которое свешивается по краям яслей. Вертеп подсвечивают маленькие софиты, так что даже самыми холодными ночами от него веет теплом и уютом. Машины, проезжая мимо, замедляют ход. Некоторые останавливаются.