— Подрываем танки и орудия, — Килпатрик махнул рукой. — Свои танки, — он потопал к трапу. Оглянувшись, добавил: — Ждите моих ребят.

Несколько секунд майор, не мигая, смотрел на палубу. Потом отвернулся и продолжил свой путь к трапу. Мы смотрели на Моро.

— Что будем делать, сэр? — нахмурившийся старпом провожал взглядом удаляющуюся фигуру новозеландца.

Мы стояли рядом, ожидая команды от кэпа.

— Что замерли, нимфы? — он зло посмотрел на нас. — Поднять якорь. Самый малый ход к причалу, — это уже относилось к старпому.

Мы уже побежали выполнять команду, когда громкий окрик кэпа остановил нас:

— Жиль, Викто́р! Стойте на носу. Следите за утопленниками, — Моро отправился на капитанский мостик.

Да, он был прав: на дне бухты маячили потопленные, наверно, при бомбёжках транспортники. «Бретань» не должна была наткнуться на них.

Наконец, судно подошло к импровизированному причалу. На нём уже нас уже ожидал десяток солдат.

— Спустить дополнительные трапы и лестницы, — громко проорал нам выскочивший на палубу старпом Леруа, как будто мы были глухие.

Экипаж бросился спускать трапы и даже верёвочные лестницы для солдат. Но получилось не совсем гладко: «Бретань» не могла подойти к причалу вплотную — борт судна мог раздавить деревянный настил с военными и получить повреждения, но и новозеландцы не дотягивались до трапа и лестниц. Деревянная балка, брошенная в воду, не спасла положения: первый же боец, ступивший на неё одной ногой, пошёл на дно. Под негромкий смех товарищи быстро вытащили его на причал. Но вскоре появилось пара плоскодонок, и солдаты смогли, наконец, дотянуться до лестниц, по которым спешно начали карабкаться на борт нашего транспорта.

На набережной прогремел взрыв, я обернулся: пылал подожжённый армейский фургон. На фоне обвалившихся причалов порта горящие останки автомобиля уже не казались чем-то необычным. Я снова повернулся к веренице солдат, появляющихся на палубе. Запылённая униформа, наверно, когда-то она была оливково-зелёного цвета, теперь же въевшаяся белёсая пыль превратила её в продолжение каменистой выжженной земли, на которой им приходилось сражаться, — кто в шортах, кто в брюках, кто-то в беретах, кто-то в касках. «Тарелкоподобные каски, — почему-то именно сейчас я обратил внимание, — как у дон Кихота. Они, действительно, похожи на идеалистов, бросившихся на… — неприятно резануло воспоминание, — …на чужую, чужую для себя войну …» У каждого из них за плечами болталась винтовка и вещевой мешок.

— Эй, матрос, — молодой капрал отвлёк меня от промелькнувших мыслей. — Как открыть трюм?

— Трюм? — я не сразу понял.

— Да, трюм, приятель, — странное лицо у этого капрала — открытое: большие голубые глаза, выцветившие на солнце волосы, широкие скулы (наверное, когда-то он был круглолицым), широкая белозубая улыбка. — Тебя как зовут?

— Викто́р, — удивлённо ответил я.

«Почему он был странный? Почему я удивился?»

— Мэтью, — пожал он мне руку.

Я кивнул Жилю и показал на трюмный шлюз. Посмотрев на кэпа — тот не обращал внимания, или скорее делал вид, что не слышит, — мы заторопились к задвижкам. Это не заняло у нас много времени: клинья вынуты, гидравлический привод сдвинул створки — доступ в трюм был открыт. Мы заглянули вниз — с грузом всё в порядке.

Мэтью заглянул вниз поверх наших спин. Потом выпрямился и крикнул своим товарищам:

— Парни, каждый мешок — это билет для одного из вас.

— Только куда? — подал голос один из бойцов с заправленным под погон беретом.

— В рай, парни. Мы все попадём в рай, — широкая ухмылка растянула лицо Мэтью. Махнув рукой в сторону трюма, добавил: — Только лет через сто, парни, и не на этом славном линкоре.

Теперь я понял, почему он показался мне странным. Все бойцы были одинаково — нет, не подавленными — одинаково устало сосредоточенными. «Надо — значит надо», — читал я на их лицах, и только на лице Мэтью можно было прочесть жизнерадостную веру в прозаичность нашего положения: «Справимся, бывает и пострашнее», — что невольно внушало чувство неуязвимости. Откуда это у него? Возможно, он и сам не ответил бы на этот вопрос.

Солдаты хохотнули и полезли во чрево нашего корабля. Не прошло и пяти минут, как за борт полетели мешки с мукой и ящики с консервами. Я поморщился — вспомнил мальтийские «Кухни Победы» — суп «минестра»: небольшая горсть бобов, лук, половинка помидора; кусочек солонины был неплохой добавкой, однако это было большой редкостью. Но здесь, в Пирее, продовольствие без сожаления выбрасывалось в воду залива, провожаемое нашими угрюмыми взглядами. Но похлопывание по спине оторвало меня от этого неприятного зрелища. Это был Мэтью. Новозеландец улыбался, на его лице, как мне показалось, пробегали тихие волны удовлетворения.

— Говорил парням, что нам повезёт. Там, на передовой, царит неразбериха, — он осклабился, хотя его глаза не улыбались. — Передовой уже, по сути, и нет: мы просто оторвались от немцев. Ребята не верили: нам сказали, что в порту судов под погрузку нет, эвакуация — только с местных пляжей, но хороших дорог туда нет. Доставили нас в Пирей, отсюда на лодках к этим пляжам, — Мэтью пожал плечами. — Но нам повезло — появились вы, — он посмотрел на разрушенный порт. — Нам должно повезти. Ведь мы хорошие, а хорошим должна сопутствовать удача на этой войне, мы не должны погибнуть. Иначе и быть не может, — на этот раз улыбнулись уже его глаза.

Я кивнул, я верил: «Действительно, хорошие люди не погибали — не верь — они живы. Время идёт, обстоятельства меняются и заставляют этих людей исчезать из твоей жизни. Но они появятся снова… потом… — сильный порыв ветра ударил в лицо, раздался одинокий удар колокола полуразрушенной портовой церкви Святой Троицы, — …они вернутся…»

Результат работы солдат появился сразу: чем меньше груза оставалось в недрах нашего транспорта, тем больше становилось новозеландцев на палубе. Сколько их точно было, мы не считали. О перегрузе никто не думал, теперь наша задача — доставить солдат на Крит целыми и невредимыми.

Наконец, поток новозеландцев начал иссякать. Мэтью подошёл к кэпу и начал что-то объяснять, показывая руками в небо. Тот пару раз кивнул. Несколько секунд — и раздалась команда: «Поднять якорь!», сам капитан поднялся в рулевую рубку. Папаша Гийом и я скатились в моторный отсек, двигатель запущен. Судно