Бои в Берлине не прекращались. В одних местах наши войска прорывались вперед. В других, понеся большие потери, накапливали силы и отражали контратаки врага.

На участке, где находился тяжелый самоходно-артиллерийский полк полковника Пантелеева, обстановка складывалась сложная. Штурмовые группы вышли к реке, но основные силы наступающих войск сумели занять улицу Моабитштрассе, однако прорваться к мосту не смогли.

Расстояние от моста Мольтке до Рейхстага составляло около двух километров. Это была сплошная полоса железобетонных дотов, укрепленных зданий, а оборону держали здесь в основном солдаты из элитных частей СС. Готов был драться до конца батальон фолькштурма, составленный из ветеранов нацистской партии и активистов гитлерюгенда.

В ночь на 28 апреля по улице, ведущей к Рейхстагу, прошли три усиленные роты курсантов морской школы из Ростока, переброшенные сюда на транспортных самолетах.

Хорошо подготовленные, намеренные сражаться до последнего человека, они гордо вышагивали, цокая подкованными ботинками. Они считали, что с их прибытием обстановка коренным образом изменится, а русские разобьют лбы о такие подразделения, количество которых будет постоянно увеличиваться.

Однако это была одна из последних немецких частей, которую сумели перебросить в окруженный Берлин, и никакого решающего значения она не сыграла.

Полковник Пантелеев, комбаты Глущенко и Чистяков рано утром наблюдали из траншеи за береговыми укреплениями.

Даже на расстоянии слышался шум бурлящей воды, а гранитные берега возвышались на три-четыре метра. Серые коробки бетонных дотов торчали повсюду. Большинство из них имели орудийные и пулеметные амбразуры для кругового обстрела.

Выше по течению была предпринята попытка форсировать неширокую реку. Несмотря на мощную поддержку артиллерии, катера и резиновые лодки попадали под перекрестный огонь и тонули, не преодолев эти десятки метров.

Одну из десантных лодок, издырявленную пулями, пронесло мимо течением. Ее провожали пулеметные очереди. Проплыло тело бойца в камуфляжном костюме. Пулеметы из амбразур с новой силой ударили по мертвому десантнику.

— Если не возьмем мост, то людей погубим здесь без счета, — проговорил Юрий Назарович Глущенко.

Задача полка еще не была определена, но Пантелеев понял из разговоров в штабе, что им предстоит с близкого расстояния уничтожать доты. Уже подтянуты дивизионы тяжелой артиллерии, но все они будут вести огонь из укрытий, не приближаясь к реке. Орудия и гаубицы слишком уязвимы, и лишь «зверобои» имеют броневую защиту и достаточную мощность своих снарядов.

Когда возвращались, Пантелеев высказал вслух мысль, которую держали при себе комбаты:

— Предстоит дуэль почище, чем под Кюстрином. Думаю, что обстрел укреплений придется вести метров с шестисот.

— Прибавь еще сотню метров, — попросил Глущенко. — Надо хотя бы обезопасить самоходки от кумулятивных снарядов. Я уже не говорю про бронебойные болванки «восемь-восемь». Туго придется.

— Нам обещают подослать еще две-три самоходки из армейской ремонтной базы.

— Тогда повоюем, — иронично заметил Чистяков.

— Ты чего как дед бубнишь? — хлопнул его по плечу Юрий Глущенко. — Видел сам, как они свою речку укрепили? Не завидую ребятам, которые мост штурмовать будут.

Апрельский день проходил быстро. Усиливали броню самоходок, навешивая звенья гусениц. Достали несколько панцирных сеток и натянули поверх брони — говорят, защищают от кумулятивных снарядов.

Оглядели со всех сторон машину Корсака, обвешанную сетками. Ерофеев недовольно фыркал:

— Не «зверобой», а ходячая кровать. Вот она спасет, эта сетка!

У остальных самоходчиков такая защита тоже доверия не внушала.

— Гусеничные звенья еще подвесим, — предложил Коля Марфин. — А с сетками связываться не будем.

Подвезли новые зажигательные снаряды. Оружейник полка долго объяснял, как правильно обращаться с взрывателями.

— Снарядные головки наполнены фосфорной смесью, — напоминал капитан. — С ними будьте поосторожнее. Лучше везти на броне. Если сдетонируют, машины, как свечки, вспыхнут.

— Они и без вашего фосфора хорошо горят, — желчно заметил механик Савушкин. — Когда немецкий снаряд в цель попадает.

Пришли обещанные самоходки из армейской ремонтной базы. Одну передали в батарею Павла Рогожкина, другую получил Александр Чистяков. Третью машину оставил для себя командир полка Иван Васильевич Пантелеев.

Теперь во всех четырех батареях стало по три машины. И неожиданно присвоили «старшего лейтенанта» Паше Рогожкину.

— Пусть растет парень, — сказал своему заместителю Пантелеев. — А если в бою за мост хорошо себя покажет, утвердим на должность комбата.

Григорий Фомин хотел возразить, но полковник оборвал его:

— Прекратим всякие счеты. Струсил когда-то или не струсил! Последнее время Рогожкин неплохо воюет. И экипаж его уважает.

Замполит Боровицкий тут же поддержал Пантелеева:

— Людям надо доверять. Если оступился человек, это не значит, что он потерян. Красноармеец Зосимов в плен сдался, можно сказать, Родине изменил, но ему поверили, и сейчас воюет не хуже других. Сержанта получил, отделением командует. Вот так-то, уважаемый Григорий Иваныч.

Однако подполковник привык оставлять последнее слово за собой.

— Кстати, Борис Аркадьевич, ты своего помощника отдай в десантную роту. Офицеров край как не хватает. Двумя взводами сержанты командуют.

— Взводным, что ли, назначить?

— Да хоть замполитом.

— Замполиты в ротах не предусмотрены.

— Ладно, таскай его за собой. Старший лейтенант бумажки пишет, а сержанты взводами командуют.

Вечером уже точно знали, что с рассветом предстоит бой. Штурм моста Мольтке, переправа через Шпрее, уничтожение укреплений. Сейчас, когда до Рейхстага остались считаные километры, все понимали, что наступление будет идти, несмотря ни на какие потери.

Разным было настроение людей в ту ночь. Одни чувствовали, что завтра с ними случится что-то плохое, писали прощальные письма родным. Другие, оживленные, считали, все будет нормально. Война доживает последние дни, и они вернутся домой.

Выпивать не запрещали, хотя комбаты следили, чтобы экипажи не перехватывали. Тем более трофейный ром и вино имелись в каждом экипаже. Павел Рогожкин, теперь старший лейтенант, слегка навеселе, в очередной раз проверял машины, что-то насвистывал и шутил.

— Не свистите вы, товарищ комбат, — не выдержал пожилой механик. — Примета плохая. Все на свете можно просвистеть, даже собственную жизнь.

— Хорошо, — с легкостью согласился Павел. — Ну-ка, давай еще разок двигатель опробуем.

Серьезными и сосредоточенными были сержант Никита Зосимов и его новый товарищ Иван Белка. Оба написали письма женам, матерям. Не прощальные, обычные, в которых невольно пробивались советы, как жить дальше, если что-то с ними случится.