Опять помрачнел комбат Чистяков. Выпили со старым товарищем Колей Серовым, пожелали друг другу выжить.

Григорий Воронин, которого поставили дежурным по полку (чтобы не перехватил лишнего), ходил, улыбаясь.

— Завтра дадим фрицам как следует!

И ночью было принято еще одно решение. К Пантелееву пришли Боровицкий и Фомин. Оба убедили полковника, чтобы он не лез в бой, а руководил с командного пункта.

— Случись что, некому командовать будет.

Место Пантелеева в самоходке занял Григорий Фомин.

Медленно подступал рассвет. Начинался один из последних апрельских дней сорок пятого года.

Вторая и третья батарея под командованием подполковника Фомина еще в темноте выдвинулись на исходные позиции, с левой стороны моста Мольтке, выше по течению реки. Первая и четвертая батареи стояли неподалеку у разрушенного моста через канал.

Прошла артиллерийская подготовка, вперед двинулись танки и пехота. Амбразуры дотов на левом берегу Шпрее осветились вспышками орудийных выстрелов и пулеметных очередей.

Чтобы не перегревать стволы, «зверобои» вели огонь по очереди. Уже через несколько выстрелов рубка самоходки Чистякова заполнилась дымом. Открыли люки, хотя была опасность поймать сверху мину, которые во множестве летели из-за реки.

— Выстрел! — командовал Чистяков.

Коля Марфин нажимал на спуск, а Василий Манихин выбрасывал наружу горячую гильзу. Снова заряжали орудие и ждали команды.

Дым застилал видимость. За дотами горели остатки разрушенных зданий, по которым вели огонь длинноствольные шестидюймовые орудия, стоявшие в капонирах подальше от реки.

Самоходки не меняли позиции и не маневрировали. Полк был включен в систему подавления артиллерийского огня и укреплений. Шло методичное разрушение дотов. Некоторые из них представляли собой форты, пряча за полутораметровыми стенами по два-три орудия и несколько пулеметов.

Пока особых успехов не наблюдалось. Снаряды не пробивали мощные железобетонные сооружения, а попадания в амбразуры были редкие. Дали приказ спуститься в капониры, охладить стволы и пополнить запас снарядов.

Жадно вдыхали сырой воздух, тоже напитанный дымом, но не такой, как внутри машины. От грохота люди не слышали друг друга, приходилось кричать.

— Даем стране угля! — возбужденно выкрикивал Коля Марфин. — Вобьем мы фрицев в землю!

Бойцы из взвода боепитания помогали загружать снаряды. Марфин и Манихин поливали водой раскалившийся ствол. Это требовалось делать не спеша, чтобы в металле не образовались микротрещины. Но самоходчики невольно торопились. С левого берега летели снаряды и мины.

Там хватало высотных зданий, хоть и полуразрушенных. С них корректировали огонь, и немецкие снаряды падали довольно точно. Хотелось снова забраться под спасительную броню «зверобоя».

Первыми жертвами на глазах Александра Чистякова стали двое бойцов из взвода боепитания. Мина взорвалась в нескольких шагах. Оба бойца упали, выронив тяжелый ящик. Солдаты были сплошь избиты осколками, из бушлатов торчали клочья ваты.

Ящик раскололся. Снаряд не задело, а гильза, тоже пробитая осколками, дымилась, затем вдруг вспыхнул порох, металлический стакан, шипя, закрутился по земле.

Раненых торопливо перевязывали. С левого берега разглядели цель и обрушили залп шестиствольных минометов. Разлетелся деревянный кузов «студебеккера», водитель вывалился из кабины и отползал прочь. Одна из тяжелых мин рванула, не долетев десяти шагов до самоходки Толи Корсака.

— По местам, — крикнул Чистяков.

Пришлось сменить позицию. Снова открыли огонь по дотам. Удачным попаданием вскрыли амбразуру, на месте которой образовалась дымящаяся дыра.

Батарея Рогожкина долбила массивный дот с двумя 88-миллиметровыми орудиями. После нескольких попаданий образовалась извилистая трещина, одно немецкое орудие замолчало. Старший лейтенант высунулся из люка, «зверобой» слегка развернулся.

Чистяков перехватил его взгляд и махнул рукой: «Добивай!»

Но выстрелило второе орудие. Бронебойный снаряд угодил в верхнюю часть рубки, пробил ее. Комбат Рогожкин дернулся и провалился в люк, из которого уже шел дым.

Успели выскочить механик и радист. Механик снова полез сгоряча назад, но навстречу ему выплеснулось пламя. Вскрикнув, он покатился по земле. Оттащив его в сторону, радист кричал:

— Воды дайте! Лицо обожгло.

— Глаза целые? — ощупывая пальцами вздувшуюся от огня кожу, испуганно спрашивал механик.

— Целые… целые.

— А комбата пополам разорвало…

— Вместе с ним там еще два человека остались…

Подбежавшие десантники смотрели, как пламя и взрывы зарядов разрывают швы на броне. Тяжелое орудие уткнулось стволом в землю.

Немецкое командование до последнего не делало попыток взорвать единственный оставшийся в Берлине мост через Шпрее. Его обороняли ожесточенно. Возможно, оставляя возможность для войск, сосредоточенных в центре города и в том числе в Рейхстаге, прорваться из Берлина на запад, если поступит приказ.

А такая возможность существовала. Комендант Берлина генерал Вейдлинг, понимая, что положение гарнизона безнадежное, разработал план прорыва войск из города на запад. Однако его план Гитлером принят не был. Последовал ответ:

— Мы будем драться до конца.

К этому времени Гитлер определил свою судьбу. Живым в руки русских он не попадет. А судьба двух миллионов жителей города ему была уже безразлична. Именно в последние апрельские дни психически надломленным вождем нации часто повторялась фраза: «Если Германия потерпит поражение, немцы не имеют права на дальнейшую жизнь».

Батареи тяжелых самоходок полка Пантелеева следовали за штурмовыми группами, поддерживая их огнем. Многие доты были разбиты, горели от попаданий фосфорных снарядов. С расстояния четырехсот метров и ближе огонь шестидюймовых орудий стал более эффективным.

Попадания в амбразуры взламывали бетонные коробки изнутри. Взрывы выбивали расчеты, уничтожали орудия. Из трещин и рваных отверстий вырывались языки пламени. С грохотом детонировали снаряды. Лишь немногие артиллерийские расчеты успевали спастись. Но и приблизившиеся на опасное расстояние «зверобои» несли потери.

В батарее Александра Чистякова угодила под кумулятивный снаряд самоходка лейтенанта-новичка. Его экипаж вел огонь довольно метко, но, меняя позицию, лейтенант неосторожно подставился под прямой выстрел.

Выскочили механик и радист. Остальные три человека из экипажа остались в горящей машине. Старшина Савушкин, как завороженный, смотрел на огромный костер. Детонирующие снаряды выбивали люки, выбрасывая огненные клубки и мелкие обломки.

— И хоронить некого будет, — бормотал механик.