чтобы та соответствовала доказательствам, как ключ подходит к уже существующему замку.

Сзади меня раздается щелчок, когда круглая дверная ручка начинает поворачиваться.

«Зачем ей это делать? Зачем ей врать?»

«Она нашла меня в интернете. Она стала одержимой. В мире множество сумасшедших людей, и интернет приводит их всех к вашему порогу».

«Хорошо, хорошо, тогда почему мама шантажировала доктора, чтобы держать ее взаперти?»

«Я не знаю, что она сделала, — я отчаянно перебираю варианты. — Я могу судить только со слов Полли».

«Тогда откуда письма Безумного Шляпника? Откуда секретный телефон?»

«Она… она подкинула его! Полли, Кэт, как там ее зовут. У нее было полно времени, пока мы были на похоронах. Она заперла меня в этой комнате. Должно быть, она хотела, чтобы я нашла его. Да, точно!»

Другой голос внутри меня замолкает.

«Видишь? — думаю я с облегчением. — Все зависит от того, кому ты доверяешь».

За исключением крайне редких случаев.

Мой взгляд блуждает по туалетному столику. Дрожащими руками я срываю в сторону запутанные сгустки ювелирных изделий, пыльные фотографии.

А потом я вижу его. Сердце бьется как молоток, качая кровь в рот через прокушенный язык. Я тянусь к нему, сжимая так же крепко, как раньше. Маленький клочок красной ткани, который служил мне комфортером в детстве, тот самый, который мама так отчаянно пыталась забрать, но я не отпускала.

Тот, о котором я никогда никому не рассказывала, ни в жизни, ни в Heartstream, нигде. Тот, который как раз подходящего размера и мягкости, чтобы протирать очки.

В зеркале я вижу, как она застыла в дверях, взволнованная и неуверенная.

— Ты знаешь, что ты говорила? — хрипло спрашиваю я. — Все это время внизу, когда ты рассказывала, ты знаешь, что говорила «ты»? «Ты посмотрела на меня. Это все ради тебя. О боже, как же сильно я тебя люблю?»

Она просто смотрит на меня. Я сунула руку в рот и коснулась языка. Кровь, которую я растираю между большим и указательным пальцем, почти такого же цвета, как ткань. Я смотрю в зеркало и встречаюсь глазами с женщиной, которая дала это мне.

3. ЛЮБЛЮ ВСЕХ, ДОВЕРЯЮ НЕМНОГИМ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Кэт

Мое тело отреклось от тебя раньше меня.

Спустя два дня после того, как она забрала тебя, у меня появилось молоко. Моя грудь болела от обилия молока, спина — от веса груди, а сердце… ну, сердце болело от всего.

Джой приходила с молокоотсосом пару раз в день и позволяла мне выжать только струйку.

— Этого достаточно, чтобы тебе было удобно, дорогая, — сказала она, словно это было вообще возможно. — Молоко исчезнет, когда твое тело поймет, что в нем нет необходимости.

— Но в нем есть необходимость, — ответила я и с тревогой посмотрела на ее доброе, круглое, мудрое лицо. — Эви привезет ее. Она сказала, что привезет ее в гости. Я ее мать. Мне нужно кормить ее, когда она будет здесь!

Выражение лица Джой полно сочувствия.

— Хорошо, дорогая, — сказала она мягко, но разрешила сцедить лишь немного в маленькую пластиковую бутылку, а затем забрала молокоотсос, как я ни просила.

В последующие дни я клятвенно заявляла, что мне снова нужно сцедиться, что моя грудь все еще болит, что — мне казалось, я здорово схитрила, и она наверняка отнесется к этому серьезно! — у меня может развиться инфекция. Джой терпеливо осмотрела грудь на предмет покраснения и припухлости и дала мне пару вкладышей с охлаждающим гелем, чтобы я положила их в свой бюстгальтер.

— Хорошо, дорогая, — мягко сказала она. Но все равно забрала молокоотсос.

Поначалу я сама сцеживала остальное, склонившись над раковиной в своей маленькой ванной и издавая тихие хрипы боли, когда пальцы касались кожи. Но шли дни, и она тебя не приносила. Мне вернули одежду, которую я носила до родов. Она была постирана и выглажена, но моего телефона в ней не было, а старый черный аппарат рядом с кроватью молчал. Когда я попыталась позвонить Эви и спросить, где моя семья, я услышала лишь девушку-администратора, которая сказала мне ярким, ясным голосом, что исходящие звонки от пациентов в первый месяц их пребывания в клинике противоречат рекомендациям по лечению.

Я сидела, смотрела в окно на сад, ела, когда Джой приносила еду, сцеживалась, когда Джой приносила молокоотсос, пыталась вспомнить твое лицо, когда ты смотрела на меня, листала журналы, которые мне приносили, не видя, что в них написано, то и дело поддавалась удушающим рыданиям, а грудная клетка разрывалась от пустоты в руках. Примерно через неделю начал приходить Бен. Он настаивал, чтобы я звала его Беном, а не доктором Смитом. На нем был все тот же свитер с V-образным вырезом и ромбовидным узором, в котором он встречал меня той ночью, когда я попала сюда, — как будто он просто заскочил в клинику с поля для гольфа, — но под его глазами были глубокие темные полумесяцы.

— Проблемы со сном, Бен? — спросила я. Он моргнул, снял очки и почистил их платком, который вытащил из кармана, и напомнил мне тем самым о маленькой красной тряпочке, которую я дала тебе, и вдруг мне захотелось расплакаться, или убить его, или, может быть, все сразу.

— Почему ты спрашиваешь? — сказал он в конце концов. — Тебе не спалось?

— Моего ребенка похитили, так что нет, мне не до сна. А у тебя какая причина?

Когда он ответил, его холодный тон напоминал щит:

— Похоже, ты зациклена на идее «своего ребенка».

Я молча уставилась на него.

— Удивительно, — сказала я, в самом деле ошеломленная.

— Что именно?

— Это самая глупая фраза, которую я слышала в своей жизни. Конечно, я зациклена на своем ребенке: она мой ребенок.

Снова снял очки, снова протирает. Интересно, может быть, это у него нервный тик?

— Для твоего выздоровления очень важно начать отпускать идею «своего ребенка». Я понимаю, это сложно, но мы здесь, чтобы помочь тебе.

— Для твоего выздоровления очень важно начать отпускать идею «своего дыхания», — я презрительно подражаю антисептической мягкости его тона. — Я понимаю, это сложно, но мы здесь, чтобы помочь тебе.

— Кэтрин…

— Серьезно, док. О чем ты? Она — мой ребенок. Эви сказала, что принесет ее повидаться. Ты был свидетелем. Почему она не приходит? Она даже не звонила, почему она не звонила?

Еще один вздох.

— Нет, она не звонила. Кэтрин, у тебя ужасная травма. Потеря дома, мамы, это сломит любого. И пропавший отец… В таких случаях, как твой, пациент нередко создает идею о другом родственнике,