— Я имею в виду, чтобы родить ребенка.

— О, я не думаю, что мы так близко к цели. Мне нужно проверить, какое у тебя сейчас раскрытие, и вообще, кровать здесь стоит, чтобы ты могла поспать.

— Я. Не могу. Спать, — прошипела я, совершенно рассерженная тем, что он вообще мог предположить, что такое возможно.

Он пожимает плечами.

— Ты сейчас так говоришь, но после двадцати четырех часов потуг ты будешь удивлена, как сильно можно устать. Сон очень важен, тебе нужно беречь силы.

Он говорит это так, будто призывает меня пить витамины или использовать зубную нить.

— Но если нужно, мы можем сделать тебе эпидуральную анестезию. Отца нет, я так понимаю?

— Он… — волна беспомощной ярости душит меня. — Его нет.

— Не беда, они годятся только для массажа спины, а мы можем поставить Джой на этот пост. Можешь запрыгнуть на кровать и поставить ноги в стремена?

Я выгляжу так, будто могу куда-нибудь запрыгнуть в нынешнем состоянии, доктор Брови Мамонта? Но я могу, в основном благодаря сверхчеловеческой силе Джой, дойти с ее поддержкой, успокоиться с ее помощью и заползти на…

— ААААААААААААААЙ!

— Да, сгибание ног в стременах будет оказывать небольшое давление на живот. Это может вызвать некоторый дискомфорт, но мы освободим тебя от него, как только сможем. Мне просто нужно… ах. Ладно, семь целых три десятых сантиметра, прогресс хороший, но этого пока недостаточно.

— О… Джой.

— Да, голубушка?

— Помоги мне, пожалуйста.

— Да, милая.

Боль приходит волнообразно, снова и снова. Меня выворачивает наизнанку, я охвачена приступом ужасной паники и сильно потею. Я кричу и охаю, и кричу, меня рвет, и я снова кричу, и Джой здесь, она всегда рядом, убирает рвоту, разминает мою спину и говорит, что я хорошо, очень-очень хорошо справляюсь.

Время становится тягучим и медленным. От линз горят глаза, мне приходится снять их, и мир становится облаком разноцветных пятен. Каким-то образом я снова оказываюсь в стременах, оглушенная собственным криком, и доктор Тед говорит:

— Ладно, пора тужиться. Давай поднимем тебя на ноги, пусть гравитация нам поможет.

Я сгибаюсь у кровати и цепляюсь за простыни, тужусь, стону, рычу, царапаю себя. Я никогда не была таким… животным. Какой-то глубоко спрятанный инстинкт проснулся во мне, и я напрягаю мышцы, которые, кажется, никогда прежде не контролировала. Я тужусь и тужусь. В какой-то момент я чувствую легкость в позвоночнике и знакомый запах, и мне требуется несколько секунд, чтобы распознать свое собственное дерьмо, и я смутно понимаю, что мне следовало бы стыдиться, но мне сейчас совсем не до стыда, и никто не комментирует, и Джой убирает, и Я. Не. Прекращаю. Тужиться.

Перехватывает дыхание, отчаянные попытки сделать вдох. У меня никогда не будет достаточно воздуха. Тужься.

— Показалась головка, — говорит доктор Тед где-то у моих колен и в миллионе миль отсюда. — Ладно, Кэтрин, один последний толчок.

Я кричу, долго, и высоко, и громко. Я чувствую, как меня разрывает на части.

И вдруг боль стихла.

— Принял ее, — говорит доктор Тед позади меня.

Кашель, бульканье, а затем пронзительный плач ребенка.

Не просто ребенка. Моего ребенка.

Я пытаюсь встать, повернуться, но волна головокружения сбивает меня с ног, и Джой, похожая на кирпич надежная Джой, ловит меня и возвращает в кровать.

— Ее? — я дышу. Теплый, плачущий, извивающийся сверток лежит на животе, сердце замирает, и я смотрю вниз, но все вокруг еще размыто.

— Я ничего не…

Но едва я произношу «вижу», как чувствую руки над своими висками, и миру возвращается четкость.

— Эви передала нам твои очки, — говорит Джой.

А вот и ты.

Ты такая крошечная. Такая маленькая, теплая, человечная и живая, и ты была частью меня, но теперь уже нет, теперь ты отдельно, ты есть и всегда будешь, и я не могу понять этого умом, но могу сердцем. Оно цепляется за тебя и никогда тебя не отпустит.

Доктор Тед суетится вокруг тебя, прочищает твой носик и твои ушки, проверяет твой пульс. Он издает тихий булькающий звук, и я уже в состоянии полной боеготовности.

— Что? Что? Она в порядке?

— Что? О, ничего. Она совершенство.

Еще какое совершенство, док.

Ты извиваешься, барахтаешься и тихонько мяукаешь. Твои крошечные руки хватают воздух и сжимаются в кулачки. Джой оборачивает тебя полотенцем, надевает маленькую шапочку на твою голову и кладет тебя в мои руки, и я прижимаю тебя к груди, а ты облизываешься, тыкаешься носиком и присасываешься.

— Мы оставим вас ненадолго вдвоем.

Совершенство. Других слов на ближайшие несколько часов нет. Ты засыпаешь, сопишь, ешь, плачешь и снова засыпаешь, а Джой и доктор Тед суетятся, измеряют температуру и уверяют меня, что ты в порядке, и кладут тебя в маленькую пластиковую люльку, чтобы ты могла поспать, и я тоже. Но я не хочу, потому что я люблю тебя — о боже, как же сильно я тебя люблю. Есть невидимые узы, соединяющие наши сердца, и они никогда не будут разорваны.

Но потом появляется он.

Я слышу легкий кашель, ох как нерешительно, как неохотно я отрываюсь от тебя. Это тот самый доктор, который привел меня сюда, тот, с V-образным вырезом и ромбовидным узором. Он с папкой и серьезным выражением лица. Эви стоит позади него, грустно улыбаясь мне.

— Кэтрин, я Бен. Я не знаю, помнишь ли ты меня. Приятно видеть тебя в отличном настроении. Боюсь, нам нужно поговорить.

— Боитесь?

Он достает из папки два листа бумаги и передает их мне. Это документы, которые я подписала по приезде. Поле для подписи родителей все еще пустое, и я сглатываю от внезапного удушья. Он отметил два напечатанных предложения маленькими, нарисованными от руки звездочками:

* В последние двадцать четыре часа я пыталась покончить с собой.

* Я считаю, что представляю опасность для себя и / или других, и добровольно обязуюсь…

— В сложившихся обстоятельствах, — говорит он деревянным голосом, будто читает сценарий, — мы должны прежде всего позаботиться о безопасности и благополучии ребенка.

Внутри меня все сжимается.

— Нет.

— Это только временная…

— НЕТ! — кричу я ему, и ты просыпаешься и начинаешь плакать. Эви берет тебя на руки и мягко покачивает, пока ты не успокаиваешься. Бен «заботящийся прежде всего о твоей безопасности и благополучии» Смит и глазом не моргнул.

— Кэтрин, я понимаю, это трудно слышать, но ты, по собственному признанию и минимум при одном свидетеле, пыталась покончить с собой в последние двадцать четыре часа. Забота о новорожденном требует чрезвычайно много сил. Мы должны спросить, способна ли ты на это в текущем состоянии. И если ты этого не поймешь, то нам