Никто не понял, что все уже кончилось. Зрители продолжалиорать, даже невозмутимый хан Неджметдин что-то кричал, рубя воздух кулаком, аМаша просто стояла, опустив руки, и смотрела на противника исподлобья. Стояланеподвижно и Доширак, в бесконечном изумлении вылупив зенки. Потом издалабулькающий звук, пошатнулась, поднесла руки к перебитому горлу… и грянуласьвсеми своими телесами ничком к ногам дочери начальника зоны.

И опять в памяти Алексея случился провал – он вдруг понял,что уже обнимает Машку, гладит судорожно по волосам, шарит по плечам, спине,талии – нет ли переломов и вывихов, и шепчет бессвязно и глупо: «Ну, все, все,все закончилось, умница ты моя…», – а вокруг неистовствует толпа, и хлыщяростно вырывается из кольца вооруженных аборигенов, срывая глотку впроклятиях, а Маша все так и стоит, безучастно глядя на труп Доширак…

.........

– …Скажи, ты уже не хочешь меня убить? –прищурился Недж.

Они стояли на окраине лагеря, всходило солнце, и от бархановпротянулись длинные черные тени.

– Если бы с Машкой что-то случилось, я бы до тебядобрался, – честно ответил Карташ. – Сам бы сдох, но добрался.

– Почему-то верю… Что ж, я искренне рад, что всезавершилось именно так. – Он наклонился к открытому окну внедорожника,спросил у Джумагуль: – Как, ты говоришь, называется эта борьба?

– Гуйч-дженг, – ответила туркменка.

– Никогда не слышал.

– Никто не слышал. Ее забыли. Может быть, толькостарики в далеких аулах помнят, что это такое, но сами приемы уже забылись…

Карташ передернулся, вспомнив о старике Ханджаре в плаще сбритвами, и посмотрел на солнце. Спасибо дедушке Ханджару, что воспитал такуюученицу... Когда Недж объявил, что на арене будут драться Маша и слоноподобнаяДоширак, Джумагуль, способная ученица Ханджара, двое суток, от зари до зариобучала боевую подругу азам гуйч-дженга, точнее, рукопашному его варианту. Иобучила. Невероятно, но факт. Видать, и в самом деле крутая борьба – ежелиможно овладеть ею за два дня.

Неджметдин выпрямился, хлопнул ладонью по крышевнедорожника.

– Что ж… Теперь это ваша машина, ваше оружие и вашесокровище. Да поможет вам Аллах, до свидания, Яланчы.

– А вот это уж дудки, – подала голос Маша,полулежащая на заднем сиденье. Она уже оклемалась после вчерашнего боя и теперьхотела только одного: поскорее убраться из кочевья. – Прощайте… хан.

– Оружие оставьте себе, – сказал Алексей. –Пригодится, а мы в цивилизованные места едем, там со стволами не очень-топоходишь.

– А что будет с нашими уркаганскими приятелями? –спросил Гриневский, куря возле открытой водительской дверцы.

– О, на этот счет не беспокойтесь, – сказалхан. – Мы уже позаботились о них, больше они вас не побеспокоят.

Распрощались. Недж вернулся в кочевье, Карташ сел в машину.

– Куда едем, начальник? – спросил Таксист.

За него ответила Джумагуль:

– Куда и собирались, в Миксату, там на поезд – и кДангатару… Бензину хватит?

– Хватит и обратно вернуться, если забыли чего. Тачкаправильная, запасные канистры есть, по песку как по асфальту пойдет. К вечерудолетим.

И он включил зажигание.

Двадцать третье арп-арслана 200* года, 10.05

С билетами на вокзале в Миксате им не слишком повезло – неоказалось полностью свободного купе. Однако вопрос удалось разрулить еще доотправления. В их распоряжении оказалось собственное купе, в котором хоть пей,хоть пляши, хоть оборону держи.

Они отсыпались. Они проспали добрых две трети пути.Остальную часть пути отлеживались и отъедались. То есть поступали совершеннейшепо-солдатски. Оконные занавески отодвигали редко, в окна не глядели почитай досамого Небит-Дага. Разве что – когда поезд подъезжал к какому-нибудь городу. Аразглядывать окружающие железную дорогу пейзажи после недельного странствия в«теплушке» – нет уж, увольте, наелись.

Ничего особо экзотического в туркменском поезде не было,если не считать, что в одежде пассажиров преобладал национальный кутюр. Порядкиже – в точности сохранившиеся с советских железнодорожных времен: и чай подают,причем в старых добрых подстаканниках, и не забывают будить пассажиров передстанцией назначения, и подметают вагон два раза в день. Ну, разве что одноотличие имелось. Карташ, токмо интересу ради, спросил у проводницы про водку,та ответила, что водка есть в вагоне-ресторане или в буфетах на станциях, а онисами, видишь ли, не торгуют.

За восемнадцать часов они пересекли Туркменистан с востокана запад и сошли с поезда в городе Небит-Даг. В Небит-Даге пробыли всегополчаса, за которые успели добраться на попутке до автовокзала, съесть почебуреку (что размером с добрый лаваш, а уж стоит, в рубли переводя, такиегроши, что слеза прошибает от умиления) и занять места в отправляющемсяавтобусе.

До места они добирались на старом добром «львовском»,которыми в советские времена была укомплектована большая часть маршрутов икоторые нынче в России уже и не встретишь, разве только в совершеннейшейглухомани. Как и положено «львовским» автобусам, в салоне припахивало бензином,а в районе заднего сиденья так и просто нещадно воняло. Старое железогромыхало, как гвозди в ведре, словно заранее предупреждая: «Если я рассыплюсь,не судите меня строго, о люди».

Смотреть на пески мочи уж не было. А за окном мельтешили восновном они, проклятые. Это желтоватое однообразие разбавляли лишь аулы инебольшие города, куда заезжал автобус, не пропускавший ни одного населенногопункта.

В туркменском автобусе – сколько бы людей не входило,сколько бы не выходило – стойко держалось молчание. Карташу припомнилисьгрузинские автобусы с их несмолкаемой многоголосицей, с кочующими по салонуперебранками, с бурной жестикуляцией. Что ж, разная ментальность – разныеавтобусы.

Ехали, ехали...

И вдруг увидели Большую Воду.

Как-то так просто без фанфар, без предупреждения водителя погромкой и какого бы то ни было оживления пассажиров автобус обогнул очереднойбархан, и они увидели лазурную бескрайность Каспия.

И мигом на душе посвежело.

В городе, в котором автобус высадил пассажиров возлеобшарпанного бетонного сарая под большими буквами «Автовокзал», они не задержалисьни на одну лишнюю минуту. Прошли его насквозь быстрым шагом, спустились к морю.Маша тут же скинула кроссовки, засучила штаны и вошла в воду по щиколотку.

– Как хорошо-то, господи! – она зачерпнулаладонями воду и вылила на себя, запрокинув лицо. – Как хочется купаться!