– Простите меня, господин Чонхо, – извинился Мёнбо, удивив молодого собеседника. – Вы правы, не мне вас учить. Вы сделали все, что могли, чтобы дожить до этого дня. Но если бы вам дали возможность жить, не кривя душой, но точно так же процветать, как вы процветаете сейчас, то разве вы не предпочли бы этот путь? Я спросил вас, чего вы хотите от жизни. Позвольте теперь мне поделиться с вами моими надеждами на будущее. Моя первая мечта – обретение моим краем независимости. Моя вторая мечта – чтобы у каждого было всегда еды вдоволь и чтобы каждый мог жить и процветать, как и положено любому человеку. Я хочу увидеть общество справедливости и праведности, где не останется брошенных и отчужденных. И исполнение одной мечты – невозможно без другой…

Мёнбо вновь прикрыл глаза. Это откровение преобразило его и завладело его мыслями с самого момента выхода из тюрьмы летом 1921 года. Выйдя из заключения, он сел на первый корабль, направлявшийся в Шанхай – опорный пункт экспатов, представлявших всевозможные политические фракции.

Несмотря на то что все они рисковали жизнью во имя единой цели, Мёнбо вскоре обнаружил, что в нем поселилось недоверие ко многим товарищам по общему делу. Раньше, еще до пребывания в тюрьме, он приберегал презрение только для тех активистов, которые жаждали наживы или славы. К этому лагерю принадлежал как раз Сонсу, хотя Мёнбо и затер из памяти о первых годах их дружбы тот факт, что у него всегда, в самых сокровенных мыслях, были сомнения по поводу друга. Но среди тех людей, которые попадались ему в Шанхае, было немало тех, кто стремился к почестям даже сильнее, чем Сонсу. Мёнбо также отметил, что активисты рассуждали об американском президенте Уоррене Гардинге, будто бы тот им был богатым и любимым родственником, который когда-нибудь мог одарить их неожиданно щедрым наследством. В их речах сквозила недостаточная степень почтительности вперемешку с жадными ожиданиями. Делегация оппозиции съездила на поклон к президенту в Вашингтон. В поездку было предложено отправиться и Мёнбо. Но он не мог забыть о том, как американский консул, пообещав помощь и поддержку, оставил их ни с чем. А потому Мёнбо предпочел примкнуть к группке социалистов, которые отправились вверх по Транссибу на переговоры с русскими в Москву.

Вопреки тому, что прошедшие 15 лет его жизни прошли в разъездах, по природе Мёнбо не был склонен к путешествиям. Но, как и любой человек, в сердце которого живет поэт, он был заворожен видом диких просторов монгольских степей, на которых изредка попадалась разве что косматая лошадка, спокойно хрустящая тронутой инеем травой. Безвестные пурпурные и желтенькие цветочки, обращая свои бутончики навстречу открытому небу, мягко покачивались посреди пустошей, на которых заправляли ветры. Более восхитительного зрелища и представить нельзя было. Пока поезд полз вдоль берега озера Байкал, чьи непостижимо древние лазурные воды ласкали обрывистые скалы, и мимо гор, окрашивающихся во все оттенки розового с наступлением зари и скрывающихся в умиротворенный сумрак с наступлением ночи, Мёнбо позволил глазам на миг оторваться от окна и даже предался полудреме, прислонив голову к стеклу. Подметив возбуждение спутника, один из социалистов провозгласил:

– Россия – великая страна. В ней поболее красоты, чем у величавого Китая, и больше величия, чем у красивой Кореи. Если по природе можно судить о характере жителей тех или иных мест, то русские-то уж точно должны нам помочь.

Но в первую очередь Россия давала знать о себе масштабами: поезд двигался практически без остановки десять дней и десять ночей. Мёнбо, все еще не восстановившийся после заключения, скрывал от остальных, что еда не всегда с легкостью усваивалась его желудком, а голова кружилась от слабости. Однако Москва щедро вознаградила их за все трудности. Ленин лично встретился с ними, тепло принял и пообещал баснословную сумму в шестьсот тысяч рублей.

Отправленных примерно в то же время в Вашингтон делегатов ожидал кардинально иной прием. Гардинга тогда заботил раздел Азии и Тихого океана с японцами: США собирались колонизировать Филиппины, позволив Японии, в обмен на любезное молчание по этому поводу, отхватить у Китая Монголию, а у России – Сибирь. Вашингтон никоим образом не собирался злить новоиспеченного союзника, поощряя каких-то непонятных повстанцев, требующих независимости. Корейцам дали от ворот поворот, даже не сочтя возможным организовать им формальную встречу хоть бы с каким-нибудь мелким чиновником.

Так Мёнбо уверился, что только в России следовало искать спасения от двух обителей зла, заправлявших миром. Корея должна была стать независимой при содействии России и построить справедливое и процветающее общество под знаменами коммунизма. Таким образом, можно было покончить одновременно и с японским колониальным правительством, и с алчным классом землевладельцев – основными источниками нестерпимых мучений для обычного народа. Что же касается США… И в Америке можно было найти достойных уважения людей. Но все пространные речи о мире во всем мире и правосудии никак не отменяли простую истину: США были столь же ненасытной и жадной колониальной державой, как и Япония.

Поделиться этим всем с необразованным на тот момент Чонхо Мёнбо, конечно же, не мог. Впрочем, молодой человек явно был по-своему умен. Сумел же он пережить немыслимые лишения во главе окружавших его ребят, верных ему ничуть не меньше, чем волки преданы вожаку своей стаи. Мёнбо всегда верил первым впечатлениям, и в неприметном, будто бы недостойном второго взгляда лице Чонхо он увидел необычайное – черту, которую Мёнбо прежде всего искал в людях: честность.

Мёнбо давно поражало то, что почти все считают себя кристально честными. Люди изумительно рассудительны и искусны, когда им нужно придумать оправдание для своих действий. Да к тому же столь быстро соображают, что даже не успевают осознать, что обманывают сами себя. Чонхо чем-то выделялся на общем фоне. Да, пареньку никакого труда не составляло в мгновение ока сделать другому человеку больно. Системы сдержек и противовесов ему явно недоставало. Но предать другого человека он был просто неспособен. Вот что его отличало. Прямодушие в сочетании с бьющей через край энергией – этим Чонхо привлекал к себе последователей, вверявших свои жизни в его руки.

Мёнбо выпрямился в кресле и глубоко вздохнул.

– Слышали вы что-нибудь о России, уважаемый Чонхо? Эта страна кажется столь отдаленной от нас. Но на самом деле мы с ней делим границу на севере.

– А я сам с севера, так что мне известно о границе, – сказал Чонхо. – Я встречал на своем пути янки и китайцев, но вот русские мне еще не попадались.