– О чем вы говорите? Вы сейчас будто сжатая пружина. Не собираетесь же вы мне изливать душу?

– Не беспокойтесь, я вам заплачу все, что полагается, даже больше, за то, что теряете время.

– Вы что, шутите? Вы действительно думаете, что я это делаю за плату?

– Я не это хотел сказать.

– Что-то случилось?

Смущенное молчание с моей стороны.

– Я поругался с подругой…

– Вы чего? Вам уже сорок стукнуло! В вашем возрасте не бывает «подруг»!

– Моя девушка, спутница жизни, невеста… можете употребить любое слово, какое вам больше нравится. Я был вынужден рассказать ей о нашем расследовании, и, пока я ей все выкладывал, у меня появилось ощущение: то, что мы придумали, не сработает.

– Минутный упадок сил, такова судьба всякого хорошего сыщика. Знали бы вы, сколько раз такое происходило со мной…

– Это не минутный упадок сил. Мне совсем не хочется пустить по ветру мои отношения с Эбби! Ценность чего-то только и понимаешь, когда рискуешь этого лишиться.

– Боже мой, да это серьезнее, чем я думал. Никогда не слышал ничего тошнотворнее!

– Вы, должно быть, надо мной насмехаетесь, Хэтэуэй… Я готов всем пожертвовать ради этого расследования, за исключением Эбби.

– Сейчас вы не производите на меня впечатления настолько влюбленного. Вы о ней едва упомянули.

– В этом-то и дело: я ужасный придурок. Мне надо пересмотреть приоритеты в жизни.

Несколько секунд помолчав, Хэтэуэй мне ответил:

– Хорошо, слушайте, Бадина: это нормально, вы под давлением. Я и раньше догадывался, что все не будет так уж благостно: в конце концов, речь идет о вашей матери. Для начала немного дистанцируйтесь. Я займусь Норрисом. Дайте мне с ним поговорить, а позже мы вместе проанализируем ситуацию. Вас это устраивает?

– Устраивает.

– Помнится, вы мне говорили, что должны доделать сценарий.

– Было такое.

– Вот и принимайтесь за работу. Нет ничего лучше, чтобы отвлечься от всех этих проблем…

В тот вечер я поставил в стоящий в гостиной проигрыватель старую виниловую пластинку Giant Steps[78], который был записан в том году, когда исчезла моя мать. Его я купил еще будучи студентом и знал наизусть каждую его ноту. В основном я слушал его, когда чувствовал упадок сил. В тот вечер я не расставался с мобильником, теша себя надеждой, что Эбби позвонит. Много раз я набирал ее номер, не набравшись храбрости идти до конца. Было еще слишком рано: говорить с ней сейчас значило бы только подлить масла в огонь, к тому же я не хотел нарушать обещание. Хэтэуэй забыл у меня свою пачку сигарет, и я уступил искушению зажечь одну из них, глядя на улицу через окно гостиной. Интересно, появится ли наконец таинственная тень? Все ли время я нахожусь под наблюдением? Мне не было по-настоящему страшно. Мне даже казалось: все, что могло бы со мной произойти, уже не имеет для меня такого значения, как раньше.

С Эбби я напортачил хуже некуда. Ее упреки продолжали назойливо звучать у меня в ушах. По поводу наших отношений она сделала жестокий и тем не менее правильный вывод. Может быть, я и в самом деле сейчас по-настоящему теряю ее. Завоевать ее снова должно стать моей первоочередной задачей. Однако сейчас эта первоочередность была из разряда благих намерений. Я думал об Эбби, в то же время не переставая думать о своем расследовании. Поставив на компьютер видеодиск, который дал мне Кроуфорд, я поочередно смотрел две сцены из «Покинутой».

У моей матери все украли, в том числе ее первую и единственную роль. Неподвижно сидя перед черно-белыми кадрами, я осознал, что в том, как я смотрел на нее, что-то изменилось: теперь я видел не свою мать, а в свете того, что за это время узнал, – охваченную ужасом женщину, которая больше не знает, как ей избежать своей участи.

* * *

На следующее утро, следуя совету Хэтэуэя, я извлек из шкафа сценарий Катберта. Над ним я работал два часа напролет, безжалостно вырезая ненужные сцены, стараясь, как мог, вдохнуть жизнь в малокровных персонажей, и дописал несколько реплик, без которых не создать нужное настроение: «Мне кажется, происходит что-то странное… надо держаться вместе», «А что, если Бен был лишь первым из списка?».

После обеда я доехал до Малибу и добрый час бродил по белому песчаному пляжу Зума-Бич, размышляя о том вечере, когда неподалеку отсюда моя мать доверила Лоре свою тайну. Ни жара, ни толпа народа вокруг не помешали мне представить себе эту сцену. Я будто сам чувствовал ее растерянность, ощущение, будто земля уходит из-под ног, видел, как жизнь покидает ее.

Когда я вернулся в Брентвуд, была уже почти ночь. Окна нижнего этажа были освещены. Первой моей мыслью было «Эбби вернулась», но надежда была короткой: у входа я не увидел ее машины, а дверь была по-прежнему заперта на ключ. В дом я вошел с опаской.

Гостиная была точно такой же, как я ее оставил, но я сразу же заметил, что одно из окон открыто. Точнее, взломано, как я понял чуть позже. У меня даже не мелькнуло мысли, что это могла быть кража со взломом. Или вор попался начисто лишенный вкуса: Баскья по-прежнему был на своем месте на стене. К бронзовому бюсту на каминной полке даже не притронулись. За время моего отсутствия кто-то проник в дом и вовсе не для того, чтобы присвоить ценные вещи. Перед моим мысленным взором снова возник таинственный незнакомец. Поспешив в кабинет, я будто громом пораженный застыл на пороге.

Все было перевернуто вверх ногами. В шкафах все было перерыто и выброшено наружу, с полок исчезли все книги и диски. Пол был усеян бумагами и папками. Было осквернено мое личное сокровенное пространство.

Медленно, с колотящимся сердцем, я вошел в кабинет. Пробковая доска пустовала. Ни статей, ни заметок. Все было разорвано, словно для того, чтобы сильнее задеть меня. На самом видном месте письменного стола оригинал последней фотографии Элизабет. Поверх красными буквами, которые казались начертанными кровью, кто-то написал:

ВЫ УВЕРЕНЫ, ЧТО ХОТИТЕ ПРОДОЛЖАТЬ?

23 января 1959 года, пятница

«Шевроле» припарковался на Уилкокс-авеню. Элизабет заглушила мотор, несколько секунд посидела, застыв как статуя, а затем бросила взгляд в зеркало заднего вида. Покрывающая ее лицо косметика не могла скрыть усталости. Так как накануне вечером она плакала, оказавшись одна у себя. Съемочный день был зверски тяжелым. Все время она простояла в ожидании, чтобы сняться в эпизоде, который в следующий понедельник будут переснимать заново. Неподвижно сидя, она снова и снова пережевывала одно и то же. Как ни крути, она поймана в ловушку. Какой у нее теперь выбор? Никакого… только благоразумно исполнить то, что от нее ждут.