– Моим приятелям? Напоминаю, что уже четверть века, как я перестал быть полицейским.

– Бывших полицейских не бывает. Попробовав раздобыть досье, вы, должно быть, разворошили осиное гнездо.

– Если не считать того, что это дело сорокалетней давности, что в департаменте полиции Лос-Анджелеса больше нет никого, кто работал в те годы.

– Зато существует корпоративный дух. Вы же не собираетесь мне сказать, что существует список дел, которые лучше не вытаскивать на свет?

– Я сам из себя сделал адвоката дьявола, вот и все.

– Во всяком случае, полицейские – единственные, кто знает, что мы интересуемся делом моей матери. Глория позвонила этому актеру, и вы расспросили Фреда Робертса – первого помощника режиссера. Помните: со дня смерти Харриса он не переставая разливается соловьем во всех периодических изданиях.

– Думаете, он рассказал о моем телефонном звонке, чтобы устроить еще больше шумихи вокруг себя?

– Такую возможность нельзя исключать. Он должен неплохо знать мир этой среды.

Последнее слово я произнес так, будто речь шла о мафии. Детектив качнулся назад вместе с креслом и положил руку себе на голову.

– Перестаньте так вертеться, Бадина, у меня от вас уже голова кружится.

– Мне слишком жарко. Вам никогда не приходило в голову установить здесь кондиционер?

– Я не сценарист-мультимиллионер, как некоторые! Да сядьте же наконец. Я бы хотел, чтобы вы ответили на вопрос.

– Какой вопрос?

– Тот, который написан на фотографии вашей матери: «Вы уверены, что хотите продолжать?»

Я приблизился к его столу. Хэтэуэй хотел знать степень моей решимости, но помимо этого еще и другое: навела ли на меня страх эта угроза.

– Конечно, я хочу продолжать!

– А как же Эбби?

– Это моя проблема, не беспокойтесь из-за этого. Я в состоянии все уладить.

Он пристально посмотрел мне в глаза, чтобы убедиться в моей искренности.

– Очень хорошо. Тогда я хочу, чтобы вы прослушали запись моего разговора с Норрисом.

– Вы ездили к нему?

– Вчера после полудня в Фресно. Шесть часов дороги – то еще удовольствие!

– Он и правда умирает?

– Честно говоря, я ни за что бы его не узнал. Он превратился в тень самого себя. Как подумаешь, каким высокомерным был этот тип… В конце концов, время всех нас уравнивает.

– Что он вам сказал?

– Предпочитаю, чтобы вы все сами услышали.

Хэтэуэй включил компьютер и открыл аудиофайл. Я устроился напротив.

– Спасибо, что согласился поговорить со мной, Том.

– Прекрати эти реверансы, Хэтэуэй. Ты здесь потому, что я не хочу, чтобы ты надоедал мне все время, которое мне остается. В любом случае мне больше нечего терять… сегодня я им больше ничего не должен.

– Ты говоришь о «доме»?

– А ты как думаешь?

– А ты не так плохо выкрутился: закончил инспектором третьей категории. Другим повезло куда меньше.

– Незачем лишний раз составлять мое резюме, ты здесь не за этим. Что ты хочешь знать?

– Ты, должно быть, уже догадался, тем более что я сказал тебе это по телефону. Мне нужно знать все, что тебе известно о деле Элизабет Бадина. Не то, что знают мелкие сошки вроде меня, и не то, что изложено в бумагах.

– …

– Полагаю, ты помнишь Джеффри Уилсона?

– У меня рак, а не Альцгеймер.

– Я уже подзабыл твое легендарное чувство юмора.

– Конечно, я о нем помню.

– Значит, нет необходимости освежить тебе память. Джеффри отстранили потому, что он чересчур сильно интересовался исчезновением Элизабет Бадина. У него на этот счет было несколько очень интересных теорий…

– Уилсон был большим проглотом и пьянчугой!

– Это я уже знаю. Но еще он был неподкупным полицейским, который старался делать свою работу как можно лучше.

– Неподкупный полицейский. Иначе говоря, то, чем я никогда не был в твоих глазах. Ты ведь меня всегда недолюбливал, так?

– Ошибаешься. Я всегда думал, что Коупленд первостатейный мерзавец и что ты слишком попал под его влияние. Но я ничего не имел против тебя.

– Коупленд был тем, кем был. Полицейский старой школы, не самый худший в «доме»… Часто у него были сомнительные методы, но чтобы достичь результата, к ним проходится прибегать.

– В данном случае результаты расследования были более чем скромными.

– Мы вели его очень пунктуально…

– Скажешь тоже! Представляешь, мне не дали посмотреть досье с Рамирес-стрит, которые департамент ревностно хранит, но у меня был случай детально изучить то, что было в офисе окружного прокурора. Расследование велось спустя рукава с начала и до конца. Вы с Тревором Фадденом были в сговоре. Вы ничего не сделали, чтобы открыть правду.

– Ты не дал мне закончить. Мы вели расследование пунктуально… до некоторой точки.

– Что это, собственно говоря, значит?

– Я тебе уже объяснил, что готов сказать все, что знаю, и нет надобности играть злого копа! Расследование началось с чистого листа. Коупленду и мне удалось установить точную хронологию последних часов актрисы: момент, когда она вышла со студии, ее встреча с мужчиной в ресторане на Голливудском бульваре, последний раз, когда ее видели выходящей из своего дома…

– Уилсон и я тогда допросили одну из соседок.

– Знаю, я помню ваш рапорт. Коупленд хотел направить все наши поиски на мужчину из «Голубой звезды». Его многие заметили, и был составлен хороший детальный фоторобот.

– Хороший детальный? В рапорте из офиса окружного прокурора говорится совсем не это.

– Портрет был годен к использованию, можешь быть в этом уверен: мы добились исключительной точности, как, впрочем, и всегда.

– Но почему же его не опубликовали в газетах? У меня тогда к нему не было доступа. Ни у меня, ни у большинства парней из управления.

– Примерно через десять дней после исчезновения этой девушки Коупленда вызвали в офис Финли. Когда он оттуда вышел, он выглядел на редкость глупо, я никогда его не видел таким. Он просто объяснил мне, что надо пересмотреть порядок приоритетов.

– И мужчина, которого вы разыскивали, больше не…