на Юрия, — иметь выдержку и не пе-ре-би-вать говорящего. Понятно излагаю?

Опять ему никто не ответил. Только Юрий пренебрежительно покривил губы.

— Начнем. Айна Дурдыева, повторите ваши показания относительно того, что произошло в ночь на пятнадцатое сентября. Пожалуйста, Дурдыева, говорите!

— Я убила его... — тихо пробормотала девушка, опуская глаза. — Начальника станции...

— Э, нет, так не пойдет! — Жудягин постучал ручкой по столу. — Начните с того, как и почему вы оказались на кыре.

Она стала рассказывать — медленно, что очень устраивало записывавшего за ней следователя, и словно боясь что-то забыть, или, скорее — сказать лишнее. Иногда Антон прерывал ее, уточнял какие-то мелочи, переспрашивал.

— Я плакала... на краю обрыва... — безжизненно роняла слова радистка, — хотела умереть... А он подошел... Обнимал меня... Я вырывалась... Толкнула... Он упал с обрыва...

Огурчинский насмешливо хихикнул и потянулся. Табурет под ним угрожающе заскрипел.

Антон покосился на актинометриста, постучал по столу, и, записав слова девушки, кивнул ей: продолжайте.

Когда Айна перешла к рассказу о том, как ее в песках нашел проводник с собакой, Жудягин остановил девушку:

— Пока достаточно. Теперь вы, Огурчинский.

Юрий снял очки, вытащил из задрипанных джинсов кончик футболки, аккуратно протер стекла. Медленно водрузил очки на нос. Он не нервничал, не дергался — напротив, движения его были несколько замедленными. Будто время тянул.

— Я вам два часа назад, кажется, все изложил на бумаге, — произнес он нехотя. — Давайте прочитаю — и дело с концом.

— Так не годится. И вообще — не учите меня, Огурчинский. Рассказывайте, только попроще, без художеств.

Юрий тряхнул волосами. Нахмурился.

— Могу и попроще, — буркнул он и заколебался.

— Прямо с того, как вы оказались на кыре, — помог Антон.

— Когда оказался на кыре, — повторил Юрий без интонаций. — Тогда... Тогда я услышал, что Старый... то есть Михальников, зовет в темноте ее, — он подбородком указал на Айну, но взгляд отвел. — Потом он подошел... Я на него бросился, и мы стали драться... Он хотел убежать, а я его трахнул, и он упал.

— На голове у Михальникова были следы крови после удара о стенку?

— Не помню. Кажется, нет... Или были... Не помню... Кровь была потом, когда я ударил...

— Погодите, я запишу. — Жудягин уткнулся в протокол. Заполняя листок, он скосил глаза на Айну: девушка, казалось, не проявляла ни малейшего интереса к словам Огурчинского.

— Хотя бы приблизительно время вашей драки можете определить?

— Нет... — Юрий решительно мотнул головой. — Где-то около девяти... А может, позже. Нет, не могу. Я ведь не знаю, сколько я проспал. Не могу.

— А вы, Дурдыева? — Антон всем корпусом повернулся к радистке. — Когда вы услышали шум драки на площадке?

Полное тело девушки сжалось: вопрос вызвал у Айны такую же реакцию, какая бывает у улитки, когда прикоснешься пальцем.

— Драка была... — теперь она уже не казалась погруженной в спячку, начала заметно волноваться. — Когда я пряталась от начальника... Уже стемнело...

— Минутку, — Жудягин быстро записал ее слова. — Вы же показали, Дурдыева, что не смогли вырваться из рук Михальникова и что он... — Антон помялся и все же закончил: — изнасиловал вас...

— Нет! Что вы говорите?! — тонко крикнула Айна, в ужасе таращась на следователя. — Я не говорила!..

Огурчинский шепотом выругался и отвернулся.

— Как это — не говорила? — для виду возмутился Антон и, быстро полистав бумаги, достал из папки протокол признания Айны. — Вот написано: «...Он меня позорил... Не хотела жить нечестной...». И ваша подпись — вот, смотрите!

— Позорил — это не значит, что... — резко возразила Айна, не поворачиваясь к следователю. — Для туркменки позор, если чужой мужчина ее целовал, если руками хватал — все позор...

— Ладно, ладно, — торопливо перебил Жудягин, боясь, что Айна расплачется и угробит всю очную ставку. — Не об этом в конце концов речь. Вырвались вы от начальника или нет? Прятались от него или не прятались после этого? Вот что меня сейчас интересует.

— Пряталась, — тихо сказала Айна после продолжительной паузы. — Потом я вышла на площадку... Через полчаса... И он снова на меня напал... И я толкнула, а он упал...

— Ага, так и запишем: слышала шум драки... Пряталась... вышла... толкнула...

— Вранье! — громко сказал Юрий и встал. — Не нападал он на нее второй раз. Вранье!

В черных глазах Айны мелькнул ужас. Сцепленные на коленях пальцы задрожали.

— Огурчинский! Я предупреждал — не вмешивайтесь!

— Я не вмешиваюсь, я продолжаю. — Юрий старался ухмыляться как можно нахальнее. — Это на меня он напал, слышишь, Айна? На меня, когда я стоял у обрыва. И я его столкнул — я, а вовсе не ты!

Последние слова Юрий выкрикнул, голос его сорвался. Он сел, не спуская взгляда с девушки.

И Антон глядел на нее: щеки радистки дергались, казалось, ей не хватало воздуха.

— Спокойнее, Огурчинский. И вы успокойтесь, Дурдыева. Так кто же бросил Михальникова на камни? Кто из вас толкнул его с обрыва, вы или Юрий? Кто из вас?!

Жудягин нажимал, понимая, что именно сейчас из-под нагромождения лжи и недомолвок может выглянуть истина.

— Говорите, Айна!

— Я толкнула... Я не знаю... Я не знала, что Юра...

— Чего вы не знали? Не знали, что это Огурчинский, а не ваш муж дрался с Михальниковым, да? Что не Шамара, а Юрий сбросил его на камни, да? Говорите!

Девушка закрыла глаза, прикусила губу. Она пыталась и никак не могла взять себя в руки. Очевидно было, что слова Жудягина потрясли ее.

«Боится отступить от своей легенды и тем самым подвести муженька... Не может сориентироватся. Нельзя давать ей время переварить услышанное, оценить ситуацию», — пронеслось в голове у Жудягина. Он повернулся к Айне.

— Звук мотоцикла вы слышали, когда прятались в гроте?

— Мотоцикла?.. — Айна откровенно боялась сказать что-либо определенное.

— Вот именно — мотоцикла, — повторил он жестко. — На