– Значит, нельзя сказать, что в тот день все мечты моей подзащитной рухнули?

– Канна очень амбициозна. Конечно же, она хотела попасть на центральный телеканал.

Китано на мгновение задумался и хмыкнул себе под нос. Внимание всех присутствующих сразу оказалось приковано к нему, но, кажется, он только того и ждал.

– По вашим словам, вернувшись домой, подсудимая сказала, что господину Хидзирияме в грудь вонзился нож. Так почему же вы считаете, что она намеренно убила вашего супруга?

– Потому что нож не может вонзиться в человека сам по себе. Я уверена, Канна просто не хотела сознаваться в своем преступлении.

– До этого вы говорили, что у подсудимой есть привычка лгать и рассказывать небылицы, – не могли бы вы привести конкретные примеры, когда она так делала?

– Да сколько угодно. Взять те же уроки рисования – все ученики Наото вели себя прилично, но она все равно что-то выдумала, чтобы ее пожалели. Мой муж был строгим отцом, и Канне, как единственному ребенку, с детства казалось, что ее никто не понимает. Она постоянно старалась таким образом привлечь к себе внимание.

– Тут я хотел бы уточнить, – все так же непринужденно продолжил Китано. – До этого вы сказали, что во время занятий мужа вас никогда не было дома и вы даже не знали, что там позировал обнаженный мужчина. Если вам в самом деле не была известна столь важная деталь, то как вы можете с полной уверенностью утверждать, что на уроках господина Хидзириямы никто не домогался до моей подзащитной?

Кажется, благодаря череде метких вопросов Китано удалось переломить ход слушания.

– К тому времени, когда занятия заканчивались, я возвращалась домой, готовила еду для гостей и подавала чай с конфетами! Я не уходила очень надолго.

– Вот как? Спасибо, я вас понял.

Китано почувствовал, что все присутствующие уже убедились: мать Канны действительно ничего не знала о том, что творилось у нее дома во время уроков по рисованию. Оставив эту тему, Китано продолжил допрос:

– Вы знали о шрамах на руках Канны?

– Конечно, их было трудно не заметить. Но она каждый раз говорила, что просто поранилась, – ответила женщина, даже не пытаясь сдерживать свои эмоции.

– Вы не думали, что появление новых шрамов на руках моей подзащитной может указывать на наличие у нее серьезных психологических проблем?

– Я же не считала, сколько их там у нее. Эти царапины бросались в глаза, но откуда мне знать, становилось их больше или меньше.

– Получается, о том, что количество шрамов увеличивалось, было известно только потерпевшему? И когда он видел новые порезы, то разрешал подсудимой пропускать уроки рисования, а потом и вовсе сказал ей больше не приходить, верно?

– По поводу позирования Канны никаких подробностей я не знаю. Я не лезла во все, что касалось работы Наото. Ваш вопрос в том, знал ли он, что Канна наносит себе порезы? Может быть, знал, но мне об этом он никогда не рассказывал и уж тем более никак со мной не советовался.

В речи матери Канны все чаще звучало «не»: «не знаю», «не рассказывал», «не считала».

– Ранее вы упоминали, что отношения между вашим супругом и подзащитной были напряженными. А они когда-нибудь общались не при вас, наедине?

– Конечно, они же отец и дочь. Что в этом такого?

– Тогда позвольте задать другой вопрос: почему все-таки господин Хидзирияма был против того, чтобы Канна работала на телевидении? Вам известна причина?

– Мой муж всегда презрительно отзывался о развлекательных шоу и в принципе ненавидел телевизор. Я старалась даже лишний раз его не включать, когда Наото был дома.

– Подсудимая спорила на этот счет с потерпевшим? Может быть, между ними возникали ссоры?

– Накануне собеседования Канна очень волновалась. Мой муж, вернувшись домой раньше обычного, сказал ей, чтобы она бросила эту бредовую затею устроиться на телевидение. Канна разозлилась, а потом начала плакать.

– Тем не менее на следующее утро перед уходом на собеседование подсудимая попросила вас приготовить на ужин роллы. На ваш взгляд, провал на этом собеседовании, пусть и очень важном для моей подзащитной, мог настолько сильно сказаться на ее психическом состоянии, чтобы она даже решилась на убийство отца?

– Чужая душа – потемки, даже родители не всегда могут понять, что на душе у их детей, – без тени сомнения ответила мать Канны. – Да как еще можно объяснить случившиеся? Канна принесла нож на встречу с отцом, а потом этот нож оказался у него в груди. Очевидно, моя дочь планировала убийство. Я не понимаю, почему вы пытаетесь сделать вид, что это произошло случайно. Канна ведь сама во всем призналась после задержания и ни разу не отрицала свою вину до сегодняшнего дня. Вы, адвокаты, небось придумали эту нелепую и бессвязную историю сегодня утром, пока ехали на слушание. По мне, так это низко – искажать факты, чтобы обелить убийцу. Я, как мать, желаю Канне осознать свою вину и раскаяться.

На этом Китано решил закончить:

– Понятно. Спасибо за ваши ответы. У стороны защиты больше нет вопросов.

Я удивленно посмотрела на часы: оказывается, допрос занял гораздо больше времени, чем я думала. Едва держась на ногах от усталости, я покинула зал суда. В коридоре прокурор провожал к выходу мать Канны. Женщина выглядела какой-то потерянной.

Утром я ехала в суд в забитом под завязку поезде, когда почувствовала, что у меня в сумке завибрировал телефон. Оказалось, это было сообщение от Касё. Я написала ему сегодня, как только проснулась: «Это будет, наверное, самый психологически сложный день для Канны. Позаботься о ней, пожалуйста». Вот какой мне пришел ответ: «Я сказал ей «волшебные слова», так что, надеюсь, все обойдется. Спасибо, что так беспокоишься». Я убрала телефон. Что еще за «волшебные слова»? Впрочем, это ведь Касё, у него всегда есть какой-то план.

Я приехала как раз вовремя. Стоило мне занять место, как раздались слова:

– Всем встать!

Все присутствующие поднялись со своих мест, поклонились председателю суда и снова сели.

– Сегодняшнее слушание мы начнем с допроса подсудимой стороной защиты. Подсудимая, выйдите вперед.

Канна тут же встала. На ней была все та же белая рубашка. Я вглядывалась в ее профиль, пока она медленно подходила к трибуне: лицо ее выглядело спокойнее, чем я ожидала. Похоже, по сравнению с первым днем слушания сегодня Канна нервничала куда меньше.

Я подалась вперед. Развязка этой истории была уже близко.

– Прошу сторону защиты начать допрос.

Касё встал и подошел к Канне:

– Скажите, совершали ли вы преступления в прошлом?

– Нет. Не совершала.

– Когда-нибудь проявляли физическое насилие?

– Тоже нет.

– По вашему мнению, какие отношения были у ваших родителей?

– Я бы не назвала их очень теплыми. В хорошем настроении отец мог быть по-настоящему нежным и любящим, но стоило матери сделать хоть что-то без его согласия или уйти из дома, не предупредив,