– Я растерялась именно потому, что не хотела его убивать. Все произошло так быстро, к тому же я была у него на работе. Я не хотела, чтобы там кто-то узнал о моих психологических проблемах, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как сбежать.

– То есть получается, когда нож пронзил грудь господина Хидзириямы, вы не подумали о том, что нужно вызвать полицию или скорую? Вы не осознавали, что без медицинской помощи он может скончаться?

– Я правда не знала, что делать. Я совсем не ожидала, что такое может произойти. Я даже не могла понять, насколько рана отца серьезная и опасна ли она для жизни.

– Ранее вы говорили, что хотели, чтобы господин Хидзирияма увидел, насколько вам плохо из-за неудачного собеседования. Но это значит, вы добровольно пошли на встречу с человеком, которого боялись. Не потому ли, что планировали его убить?

Я с тревогой посмотрела на Канну: найдет ли она, что ответить? Девушка медленно пробормотала:

– Наверное, я хотела с ним встретиться, потому что… все было совсем как тогда.

На мгновение в зале суда воцарилась тишина. Ее прервал следующий вопрос худощавого прокурора:

– «Тогда»? Это когда?

– На уроках рисования. На втором этапе собеседования я почувствовала себя точно так же, как на уроках рисования моего отца.

На мгновение я живо представила себе обстановку в студии перед началом собеседования. Взгляды множества сотрудников мужского пола. Сильное напряжение и скованность. Так вот что Канна тогда испытывала.

– На собеседовании все члены комиссии были мужчинами. Они пристально смотрели на меня, и мне вдруг стало не по себе. Оказалось, я даже упала в обморок. Из-за провала на собеседовании я почувствовала себя совершенно никчемной. Мне было так плохо, так одиноко… Тогда мне и пришло в голову купить кухонный нож.

– Зачем он был вам нужен?

– Чтобы наказать себя. С детства самоповреждение помогало мне справиться с нервным напряжением.

– Неужели в той ситуации вы никак иначе не могли совладать со своими эмоциями?

Канна какое-то время не отвечала, словно ее загнали в угол. Я молилась про себя: «Давай, ты справишься! Ты уже нашла в себе силы заявить о своих чувствах».

– Я хотела, чтобы отец простил меня, – ответила Канна и вопросительно посмотрела на худощавого прокурора, как будто это она допрашивала его, а не наоборот. Тот не изменился в лице, но отступил на шаг.

– И когда рядом со мной сажали незнакомого голого мужчину, и когда меня трогали и прижимали к себе пьяные ученики отца… Хотя я была маленькой и еще не понимала, что значат их прикосновения, мне все равно было очень страшно. А родители просто наблюдали за всем со стороны и даже не пытались меня защитить. Поэтому я начала резать себе руки. Ведь отец разрешил мне не приходить на занятия, пока раны не заживут. Только проливая свою кровь, я могла избежать мучений. Поэтому и после собеседования я поступила так же.

Неподалеку послышалось чье-то тяжелое дыхание. Я осторожно посмотрела в сторону, откуда доносился звук, и увидела, что в трех рядах впереди меня сидит Кёко. Она пристально смотрела на спину Канны, стоявшей за трибуной.

– Получается, вы ненавидели своих родителей? – спросил худощавый прокурор.

– Ваша честь, я протестую! – вмешался Касё. – Прокурор задает наводящий вопрос.

Лицо председателя суда все так же ничего не выражало. Он помолчал несколько секунд и сказал:

– Возражение принимается. Задавайте вопросы, касающиеся фактических обстоятельств дела.

Худощавый прокурор согласился с решением председателя и закончил допрос, как будто ничего не произошло:

– У стороны обвинения больше нет вопросов. Мы считаем, что подсудимая должна быть приговорена к пятнадцати годам лишения свободы.

Теперь пришло время для заключительной речи стороны защиты. Вперед вышел Китано.

– Демонстрация несовершеннолетнему лицу наготы и разглядывание с сексуальным подтекстом, нарушающее личные границы несовершеннолетнего, классифицируются как сексуальное домогательство. В детстве, то есть в ключевой для формирования личности период, наша подзащитная подвергалась сексуальным домогательствам на протяжении нескольких лет. Это нанесло серьезный ущерб ее психике, в результате подзащитная начала наносить себе повреждения, когда ей требовалось снять эмоциональное напряжение. Иными словами, самоповреждение стало для нее обычным способом борьбы со стрессом. И в день преступления она купила кухонный нож именно для этого. Подсудимая пошла на работу к потерпевшему, не потому что собиралась его убить – она хотела наказать себя. Нож пронзил грудь Наото Хидзириямы из-за того, что он испугался при виде подсудимой и случайно поскользнулся. В связи с этим я считаю, что наша подзащитная должна быть признана невиновной.

Четко изложив свою версию произошедшего, Китано сел на место. В завершение заседания председатель суда не спеша произнес заключительные слова:

– Приговор будет вынесен на следующей неделе, четырнадцатого числа в десять часов утра. На этом сегодняшнее заседание объявляется закрытым.

Мы с Цудзи вышли в коридор и переглянулись.

– Интересно, чем же все закончится, – сказал он.

Нам оставалось только гадать, каким будет исход. Но в любом случае мне показалось очень важным замечание Китано, что происходившее с Канной следует расценивать как сексуальные домогательства. Его слова могли сильно повлиять на решение судебной коллегии. Я собиралась взять что-то попить в торговом автомате, одиноко стоявшем в пустом коридоре, когда к нам подошли Касё и Китано.

– Что за наглые вопросы. У него самого, должно быть, проблемы с головой, – возмущался Касё, доставая из кармана монеты.

– Не переживай ты так, – успокаивал его Китано.

– Ничего, главное – Канна смогла честно и открыто рассказать о своих переживаниях. Я даже не ожидала! Это вы ее подготовили?

Касё устало протянул:

– Ну… – И, собравшись с мыслями, добавил: – На самом деле она и без нас была давно готова.

Я кивнула.

– Да, она ведь мечтала стала телеведущей… – заметил Цудзи.

– Именно. Она училась не только озвучивать факты, но и выражать свое мнение так, чтобы не задеть чужие чувства. Однако раньше она не решалась высказываться из-за чувства вины. Поэтому я сказал ей: «Тебе нужно донести до суда, как ты сама относишься ко всему, что с тобой происходило. Не бойся задеть своих родителей, не думай о том, что ты им чем-то обязана. Сейчас ответственность за твою судьбу лежит на нас троих: на мне, Китано и тебе самой».

– Ну, теперь решение за судом, – вздохнул Китано.

В ответ Касё вяло улыбнулся:

– Да, нам остается только дождаться вердикта.

Касё с Китано пошли обратно к залу суда, а мы с Цудзи задержались у автомата, чтобы купить горячий чай в бутылках. Вообще чай с молоком для меня слишком сладкий, но в тот момент моему утомленному разуму был нужен именно он. Я допила чай, но, когда выбрасывала бутылку, испачкала пальцы. Они сразу стали липкими.

– Я отойду на пару минут, – сказала я Цудзи и направилась в уборную.

Зайдя в женский туалет в конце коридора, я тут же встретилась взглядом с матерью Канны, которая