— Он нормален, — отчетливо произнес К., легко угадав, чего от него ждут. — И я ему помогу. Готов прямо сейчас, как угодно, любой ценой…

— Любой…

Призрак слабо улыбнулся, склонил голову — и схлопнул огонек в ладонях. Свет опять померк, будто с огоньком этим погасли и ночники. Растаяло во мраке лицо графини, исчезли запахи жасмина и апельсина. К. застыл, напряженно вслушиваясь.

— Будьте храбрым, — повторил призрак недавнее напутствие. — И осторожным.

Никакого полета, нырка в кровавое море или безумного путешествия через ползущие стены не случилось. На одну лишь секунду мрак то ли вокруг, то ли в голове расцветился тысячами золотых нитей — а потом в лицо ударил ветер. К. не почувствовал его холода, только сами дуновения, пронизывающие и похожие на пощечины. Они быстро заставили собраться, открыть глаза. Вокруг стояла полная тишина, в которой лишь что-то поскрипывало под ногами.

Мрак развеялся, но не до конца — теперь они с призраком были на ночной улице. Лазуритовое беззвездное небо сыпало слабой метелью; К. видел кружение снежинок, но не ощущал их на лице — и первое время вообще не мог понять, где находится. Потом сквозь глухое шуршание пробился еще звук — плеск волн. Стоило повернуться, и взгляду открылась цепочка желтоватых пятен, расположенных на равном, довольно большом расстоянии. Фонари. Высокая лысоватая роща кованых фонарей вдоль набережной. К. прищурился. По левую руку тянулся сутулый силуэт заснеженного моста, весь в цветных гирляндах «свеч Яблочкова», а по правую маячила бледная, точно вырезанная из слоновой кости Софийская колокольня с серебристым крестом. Значит, Кремлевская. Точно, и освещение ведь электрическое, модное… К. моргнул. Броские, буквально всех радужных оттенков гирлянды приветливо подмигнули ему, но стало лишь тревожнее. Ясно ведь: не здесь он должен сейчас быть. Место его — в Совином доме, где пишется приговор.

В ладонях призрака все так же трепетал рыжеватый свечной огонек. Он стал чуть меньше, зато ярче — и все так же озирался, словно живой; завистливо косился то на пестрые пригоршни крохотных лампочек над рекой, то в сторону долгоногих, обосновавшихся на ажурных металлических столбах собратьев.

— Зачем он? — решился спросить К. Предшественники этого призрака ведь ничего с собой не приносили, кроме цепей.

— Скоро поймете, — туманно ответил юноша. — Надеюсь…

К. сразу захотелось заявить, что он не любит, нет, просто не выносит подобные экивоки. «Скоро узнаете», «Потом покажу», «Пока не могу сказать…» — к чему, ну к чему это пустое интересничание, дешевые попытки забросить крючок в мозги собеседников? По опыту К., так делали либо маленькие дети, готовые раздуть слона из любого своего секрета, либо суеверы, одержимые страхом что-то сглазить, либо те любители внимания, чьи тайны не были особо притягательны, а щеки надуть хотелось. Простой способ набить себе цену, оттягивая момент, когда раскроется вся твоя заурядность… То ли дело преступники. Они, оказавшись под сапогом, об интересничании обычно забывали, выдавали все как есть, надеясь на снисхождение. С упрямыми же разговор был другой.

Но ни возмутиться, ни настоять на немедленном ответе, ни отпустить остроту К. не успел. Снова пробежав задумчивым взглядом по фонарям и пространству меж ними, он увидел у самого моста худую, высокую фигуру. Волосы и плечи все были в снегу: похоже, человек давно стоял здесь, наполовину скрытый тенью. Опирался на ограду, задумчиво куда-то глядел — на светлые ли доходные дома и особняки, на более тусклые, чем здешние, фонари Софийки, а может, на пеструю от бликов воду, так и не успевшую в этом году замерзнуть из-за постоянных погодных капризов? Узнавание подстегнуло страх. К. быстро сделал несколько шагов вперед; человек ступил немного вбок и окончательно вышел из тени. Да, это был Андрей, растрепанный, бледный и в распахнутой крылатке, под которой пестрел цыганский фрак. D. не дрожал, спина оставалась прямой, на снегу за ним почти не виднелось следов — такая легкая поступь. Он снова оперся на завитки ограды, куда-то рассеянно посмотрел. К. поспешил к нему. На призрака он почти не оборачивался, но чувствовал: тот движется за плечом, вместе с любопытным огоньком.

К. надеялся что-нибудь услышать. У зеркала Андрей ведь говорил с собой, повторял слова, которые были для него явно заветными, — а потом шептал о пугающем. «Пусть будет там… пусть там не будет». К. и так догадывался о смысле обрывочных фраз, а после письма графини уверился в своей правоте окончательно. Но тот, кого пытались отвадить — или позвать? — был дома, молился и кидал ножи в красном углу.

Сейчас Андрей молчал. Тоже встав у ограды, шагах в шести от него, К. увидел стеклянный взгляд, привычно сжатые губы, постукивающие по металлу пальцы с нестриженными ногтями. В вереницу негромких ночных звуков вплелся новый — тонкий звон золотых серег, на которые никогда не случалось обращать пристального внимания. Казалось, Андрей меняет их на каждом балу, с той же частотой, с какой прочие экстравагантные детали нарядов… но сейчас в памяти щелкнуло: К. осознал, что видел эти простые кольца с маленькими бубенцами по центру регулярно, например в день вернисажа. Не тот ли цыганский оберег? Неважно он, похоже, справляется с тем, на что зашептан, заговорен, — или как расплескивает ворожбу фараоново племя? Андрей выглядел израненным — иные слова не подходили. Израненным не снаружи, а внутри. К. все больше склонялся к тому, что и здесь прав: юноша думает о своей судьбе. Возможно, чувствует, что ему все сложнее справляться с собой же; возможно, тщетно в который раз нащупывает истинную первопричину; возможно, по-своему — не зажигая свечу — ищет помощи у святого Сочельника. Все отчаяннее хотелось сделать то, что случайно получилось в странствии с чиновником, — воплотиться. Предстать рядом, положить руку на плечо и сказать… Да что сказать? Ничего, кроме все того же простого: «Вы нормальны, клянусь, нормальны», — на ум не приходило. И не тот он человек, в устах которого эти слова стали бы для Андрея спасительными или хотя бы весомыми. Но рука сама потянулась навстречу, дрогнула в воздухе, сердце сдавило немое «Простите».

— Хватит, — отчетливо и уверенно сказал вдруг D.

Он все так же глядел вдаль, но К. замер, как недавно, когда громыхнуло свирепое «Кто здесь?».

K. обернулся — призрак маячил поодаль; не менял статичной отстраненной позы. Более того, уткнул взгляд в огонек на ладонях, точно не желая смотреть на юношу, замершего задумчиво над рекой. «Сколько сейчас времени; не может ли он увидеть меня?» — хотел было спросить на всякий случай К., но не успел.

— Хватит, — повторил Андрей, вынул что-то из