Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто писал портрет? – спросила Амилла.
«До чего собачья работа! Харан – Альконт… Альконт – Венетра… Венетра – Кадом… Сам бы свой ящик к горцам пер, кретин! Спасибо хоть, за кверко́рский док платишь!»
Чтица победно улыбнулась. Кверко́р был самым маленьким из воздушных портов Кадома.
– Если хотите, я познакомлю вас с художником, – предложила графиня.
«Снова болтанка… Грозы… В Виджа́е порт мелкий, как сортир. Переться туда с Венетры крюками… – продолжал ворчать авиатор. – Достало! Сезон дождей же! Ничего толком к утру не подготовлю!»
Амилла вместо ответа взмахнула веером. Аделаида расценила жест как согласие:
– Завтра приглашу его. Но вам не кажется – мы задержались? Мне очень приятно, что вы обратили внимание на мои труды, но нехорошо надолго оставлять гостей…
– Верно, верно… – Амилла отошла от портрета, чтобы не вызвать подозрений.
«Да куда ты посреди ночи?!» – долетела до нее последняя, полная негодования мысль авиатора.
Чтица сделала несколько шагов под руку с графиней.
Внезапно в стене открылась дверь. В зал вошел среднего роста плотный мужчина в бежевом плаще, на ходу накручивая на шею алый шарф. Увидев леди, он галантно поклонился.
Аделаида недовольно кивнула ему, а Амилла замерла оцепенев.
Бледное лицо, карие глаза, запятые русых усов над верхней губой.
Выпрямившись, Сеннет Вейс внимательно посмотрел на чтицу и подумал: «Здесь не должно было никого быть».
Команда «Аве Асандаро».
Любимые книги. 10.07.2015
Праздник Золотого лета (Середины лета) – один из самых важных в Гите. Долгое время он был исключительно равнинной традицией, однако альконцы охотно переняли обычай, увидев в нем отголоски собственной религии.
Истоки праздника лежат в древних обрядах, восхвалявших землю и, главное, солнце. Гитцы благодарили Богов за собранный урожай и хорошую погоду и просили обильных всходов, богатства и удачи в следующем году.
Со временем праздник утратил обрядовое значение и превратился в приятную традицию. Считается, если в день Золотого лета небо ясное, то хорошая погода продержится до конца зимы. Также утверждают, что подписанные в праздник сделки всегда успешны – конечно, когда заключены с благой целью.
17 мая 1600 г. Элеонора Иларинд с разрешения Церкви провозгласила 25 июля выходным днем.
Томас Фенкере. Заметки о традициях и суевериях Королевства Альконт
Леди Амилла Келтрин и малышка Фаина упорхнули прочь, и Леовен Алеманд проводил их возмущенным взглядом.
Доктор Мария Гейц поднесла ко лбу запястье, словно ей стало дурно, и виновато посмотрела на офицера. Слова Амиллы загнали ее в ту же ловушку. На приеме они не могли ни высказать все, что думают, ни даже косо посмотреть друг на друга. Покинув доктора, Алеманд показался бы грубым и неучтивым; она же – просто подчинялась Амилле, а та сказала никуда не уходить.
«Проклятое аристократическое лицемерие», – Мария тоскливо приняла предложенную офицером руку:
– Здесь слегка душно, не правда ли?
– Утверждают, что будет гроза, – он подхватил светский тон. – Перед грозами всегда душно.
Обменявшись еще парой фраз, оба почувствовали: разговор не сложится.
Мария догадывалась, что Алеманд способен вести подобные малозначащие беседы часами, пусть и без удовольствия. Однако эта его тяготила. На бессмысленный вопрос доктора офицер ответил похожей бессмысленной фразой, нашел глазами щебетавшую с дочкой Вардидов Фаину и неохотно отвернулся. Он волновался за сестру.
– Мы можем… – Мария думала присоединиться к ним, но вдруг встретилась взглядом с внимательно изучавшим ее низкорослым шатеном.
Он пригладил щегольски подстриженную бородку, поправил приколотую к фраку профессорскую ленту Высшей школы точных наук Альконта на Арконе и решительно подошел.
Мария прищурилась: его лицо, узкое и с длинным носом-крючком, выглядело знакомо.
– Ми-и-исс Ге-е-ейц… – писклявым голосом протянул шатен.
Противный тембр и грубое игнорирование докторского звания развеяли последние сомнения. Мария сделала вид, будто не помнит Эрнеста Мерсева, в надежде что тот извинится и уйдет.
Но нет.
– Вижу, вы нашли в себе силы получить хоть какое-то образование? – он пренебрежительно кивнул на докторскую ленту.
Алеманд нахмурился. Слова Мерсева граничили с откровенной грубостью.
– Доктор общественных наук, Джаллийская академия философии, мистер Мерсев.
– Профессор, – поправил он, поджав бескровные губы. – Общественных наук? Ми-и-исс… то есть до-о-октор Ге-е-ейц, неужели вы поняли, что ваших способностей недостаточно для математики?
Едкий ответ мгновенно возник на языке капитана Лем Декс. Однако доктор Мария Гейц не могла нарушить указания Амиллы и выйти из роли. Даже столкнись она с желтоглазым убийцей с Джаллии – не то что с Мерсевым.
Они вместе учились. Недолго.
Доктор не питала к сокурснику теплых чувств. Она обошла его на балл в конкурсе стипендиатов, и он не сумел принять поражение.
Точнее, Мерсев вел себя достойно, лишь пока загадочным образом не узнал о разбирательстве в деканате насчет неполной родовой карты Марии. Экзаменационная комиссия не обратила внимания на отсутствие в ее личном деле записи об отце. Но наверху кто-то счел это достаточным основанием отказать в стипендии. Если бы результаты к тому моменту уже не опубликовали, Мерсев получил бы желанные привилегии.
Его привело в бешенство, что он уступил незаконнорожденной, и до сих пор припоминал Марии свое унижение, не упуская возможности поквитаться.
Алеманд увидел в глазах доктора замешательство и растерянность.
– Профессор Мерсев, – негромко произнес офицер, загородив собой Марию, – полагаю, мы не представлены. Коммандер Леовен Алеманд, капитан фрегата Королевского флота.
Унылое лицо Мерсева застыло. Он с грацией манекена прижал руку к груди, поклонился и сообщил деревянным голосом:
– Простите, что вмешался в вашу беседу.
– Зато я оценил ваш философский склад ума, – бесстрастно ответил Алеманд. – Всего наилучшего.
Мария с силой сжала руку офицера, не проводив Мерсева и краем взгляда.
– Вам не стоит изображать из себя рыцаря…
– Вы в Альконте, доктор Гейц, – Алеманд посмотрел на нее снисходительно. – К счастью, у нас еще не забыли, что женщины – хрупкие и нежные создания. Даже если они способны покатать по полу офицера Флота.
Вспомнив схватку с ней, он усмехнулся.
– Маркавин определенно об этом помнил, когда…