– Не спеши шуровать ручкой. Спокойней! Попробуй поймать момент, когда машина замедлит вращение, и тогда отдавай ручку от себя. Но не раньше и не позже, ты меня понял?

В ответ Алексей смог промычать что-то невразумительное. Его сильно мотало по кабине из-за недостаточно плотно притянутых привязных ремней.

– Ручку отдавай строго по центру приборной доски при нейтральном положении элеронов, – продолжал наставлять «Сынка» Борис. – Успокойся, у тебя всё получиться. Ну же! Давай!

Алексей изо всех сил старался всё делать так, как советует командир. Но ничего не выходило. Самолёт оставался глух ко всем действиям пилота. Наконец, в наушниках прозвучал приказ катапультироваться. Но Сироткин продолжал бороться за машину, хотя до земли оставалось всего полторы тысячи метров. Тогда Борис заорал на него:

– Если сейчас же не покинешь машину, я тебя как щенка вышвырну из группы. Немедленно прыгать!

Сироткину едва хватило высоты, чтобы его парашют наполнился воздухом…

Когда от поисковой службы на аэродром поступило подтверждение, что с лётчиком всё в порядке, к Борису подошёл Лёня Красавчик.

– Батя, не ставь на парне крест. Отдай его лучше мне на воспитание.

– Тоже мне, учитель нашёлся, – с озабоченным видом, но беззлобно ответил «Одессе» Борис. – Тебя самого ещё воспитывать надо.

– Командир, мне ответственность за кого-то нужна, тогда и я, глядишь, в человеки выйду. Доверь мне этого парня, а? Обещаю: я из него настоящего лётчика сделаю.

– Лётчика может и сделаешь. Только важнее, чтобы он настоящим человеком стал.

Сироткина привезли на аэродром под вечер. Грязный и подавленный, парень медленно вылез из «газика», сгрёб в охапку привезённый с собой парашют, сделал несколько шагов по направлению к лётному городку и растерянно остановился. Юноша старался не встречаться глазами с вышедшими его встречать старшими товарищами, которых подвёл. «Одесса», Рублёв, Кузаков, Батур Тюгюмджиев с нетерпением ждали его возвращения. Все волновались за парня, который стал для их небольшого воинского коллектива общим любимцем, «сыном полка». Но по негласному правилу первым в такой ситуации к вернувшемуся лётчику должен подойти командир.

Алексей стоял, понуро опустив голову, и ждал решения своей участи. Он приготовился к тому, что командир начнёт при всех отчитывать его, а то и вообще велит убираться ко всем чертям. Что ж, он это заслужил. Ещё не выполнив ни одного боевого вылета, разбил уже второй самолёт.

Борис подошёл к Сироткину и первым делом осмотрел его. Катапультирование произошло на очень малой высоте. Но к счастью парень упал на склон сопки, поэтому удар о землю получился скользящим. Кроме ушибов и расцарапанного во время скатыванию по заросшему колючим кустарником склону лица, других повреждений у лейтенанта как будто не было.

Борис обнял ведомого:

– Красавец! Я всё видел. До конца боролся за машину. Всё правильно. Молодец! Был бы жив твой отец, он бы тобой гордился.

Не ожидавший такой встречи Алексей благодарно захлопал ресницами. Глаза его стали мокрыми от подступивших слёз. Товарищи бросились к парню, стали обнимать его. Мальчишку словно прорвало. Сбиваясь, Сироткин стал рассказывать им о пережитом…

После этого происшествия у Нефёдова произошла первая стычка с особистом. Майор Бурда потребовал убрать младшего лейтенанта из группы:

– Из него лётчик, как из меня балерина, – заявил Борису низенький плюгавенький мужичок, и матом обложил Сироткина. – Доктор тоже считает, что парня надо списывать.

Впервые увидев перед отлётом в Маньчжурию майора, Нефёдов даже не поверил, что это тот самый «волкодавистый мужик», о котором ему говорил Василий Сталин. Не обладая ни представительной внешностью, ни зычным голосом, он делал карьеру с помощью одной безжалостной свирепости. В любой сложной ситуации этот мужичок с узкими мальчишескими плечами и впалой грудью размером с хороший крестьянский кулак использовал имя Василия Сталина, точно так же, как разбойник с большой дороги нагоняет страх на путников размахивая кистенём. Когда ему требовалось во что бы то ни стало выполнить приказ руководства Игнат Петрович забывал нормальный язык, переходя на пороховую смесь отборных матерных выражений и угроз. Ему ничего не стоило, впившись в человека ненавидящим взглядом, прошипеть: «Да ты, сука, б… такая, враг народа!». У этого пьяницы и сволочи не было ничего святого. У некоторых народах о таких говорят: «Он станет есть землянику на могиле своей матери». Борис быстро понял, что Бурда заслан в его группу «толкачом»: с первого дня особист начал угрожать лётчикам, что если они быстро не сумеют выполнить приказ Василия Сталина, то в лучшем случае сгниют в колымском лагере.

Борис хорошо знал ещё по штрафной эскадрилье, что если сразу не показать особисту характер, он будет вмешиваться во всё.

– Занимайтесь своим делом и не лезте в чужую епархию! – нарочно позлее рыкнул Нефёдов. – Или я сообщу командующему, что вы мешаете мне выполнять его поручение. Не знаю, что вам сказал доктор Павловский, но в санчасти авиакорпуса у Сироткина не нашли никаких проблем со здоровьем после катапультирования.

Твёрдые скулы мужичка напряглись, линия тонкого рта стала ещё жёстче. Но Борис спокойно смотрел в побелевшие от ярости глаза, пока они растерянно не забегали, а на губах не появилась угодливая улыбка. Майор улыбался неприятно, словно из бронированной щели дота.

– Но кто-то же должен ответить за потерю самолёта? – идя на попятную, уже более миролюбиво поинтересовался особист. – Я ведь для вас стараюсь. Вы командир, с вас за всё спросят. Зачем нам неприятности в самом начале работы. В следующий раз ведь могут самолёты и не дать.

Самолёты группе действительно приходилось одалживать у частей, которые постоянно базировались здесь в Маньчжурии. Но в то, что местные командиры, якобы, могут им в чём-то отказать, Нефёдов не очень-то верил. Во-первых, из-за присущей новым реактивным истребителям внезапной «валёжки» постоянно гибли даже опытные заслуженные лётчики, что уж говорить о молодом лейтенантике. Это знали все.

А во-вторых, пусть только кто-нибудь из командиров посмеет сказать Борису «нет». Сам же Бурда нагонит на «зажавшего» технику жмота такого страху, что бедняга неделю будет бегать в сортир из-за развившейся «медвежьей болезни».

Тем не менее, главный вывод из случившегося с «Сынком» происшествия Борис для себя сделал. Стало ясно: необходимо учить людей не бояться «валёжки» и справляться с подобными внештатными ситуациями. Но для этого требовалось перешагнуть через очередной запрет, которыми армейская бюрократию буквально вязала лётчиков по рукам и ногам, лишая их инициативы. Из-за угрозы внезапного попадания в штопор командование ВВС выпустило специальную директиву, вводящую ограничение на использование скоростных и маневренных возможностей истребителя МиГ-15.

Борис считал эту инструкцию очередным порождением ограниченных кабинетных стратегов. Автора этого перла стоило посадить в самолёт, да отправить на войну, чтобы он сам попробовал с оглядкой на свою инструкцию посоревноваться с американцами в скорости и вёрткости. «Сейбры» последних модификаций были уже далеко не те, что в начале 1951 года. Новые американские машины не то, что не уступали МиГам, но во многом даже превосходили их. На «Сейбрах» появилось очень прочное механизированное крыло с предкрылками, плюс огромные воздушные тормоза, чего на МиГах не было. Скорей всего именно недостаточная жёсткость крыла МиГа и была причиной «валёжки». Но эту «болезнь» наши конструкторы до сих пор не могли вылечить.