бухту вплавь сейчас мог только безумец. Когда сквозь тучи на миг проглядывала луна, было видно, как бесятся буруны.

Пришлось взять вправо, чтобы обойти бухту по берегу. Посмотрев назад, Брейко увидел преследователей совсем рядом. Геты остановились, развернулись, приготовились принять уцар. До них донесся рев: "Кибела!"

— С нами Залмоксис! — заорал Брейко и воткнул копье с вымпелом в песок, словно отмечая границу, за которую нельзя отступать.

Всадники сшиблись.

Греки тыкали копьями куда попало — на голос, ржанье коня, в темное пятно перед собой. Крики ярости, вопли раненых, треск щитов и глухие удары — звуки драки перекрывали шум непогоды.

Геты сначала кидали дротики, потом выхватили махайры. Лезвия вспарывали льняные хитоны, разрубали обтянутые кожей плетенки. Блеск отточенной стали нёс боль и смерть.

Бились жестоко, безжалостно, наповал.

Упавшего топтали кони.

Вот один из гетов получил удар копьем в живот. Согнувшись, повалился на землю. Грек соскочил, хотел добить, но раненый в последнем рывке всадил в него махайру. Оба скорчились в грязи, подтянув ноги к груди.

Другой грек откинулся в седле, из рассеченного горла бьет кровь. Конь, не чувствуя узды, понесся в степь. Всадник сполз на бок, рухнул в траву, замер…

Нападавшие брали числом.

Геты отчаянно отбивались. В пылу схватки Брейко не заметил, что конь уже по колено в воде. На него налетел гиеродул, лупит мечом, он едва успевает подставлять щит. Треск — и лезвие распороло рукав кожаной рубахи, рука стала чужой. Он с криком бросился на соперника. Схватив за хитон, потянул на себя. Оба рухнули в воду. Брейко навалился сверху, не дает греку высунуть голову.

"Сука! Сдохну, но не отпущу!"

Грек затих. Брейко поднялся, вытащил из-за голенища сапога нож. Пошатываясь, пошел к берегу.

"Сейчас я увижу Залмоксиса".

Что это? Казалось, схватка только разгорается. Греки сцепились с какими-то людьми. Те теснят, наседают, поднимаются и опускаются топоры. Гет молча наблюдал за побоищем.

Вскоре все закончилось. На песке вповалку лежали мертвые гиеродулы. К Брейко шли люди. Он просто стоял в воде, ничего не понимая, безучастный к тому, что с ним будет.

Первым вышагивал парень — высокий, плечистый.

На ходу позвал:

— Иди сюда! Мы тебя не тронем.

— Ты кто? — спросил гет.

— Фаний. Пахарь.

— А они? — Брейко показал рукой на темные тени.

— Тоже пахари. Мы тут сами по себе… Вроде как свободные дружинники. Ловим всякую мразь, которой в степи делать нечего. А эти, — он кивнул в сторону мертвых гиеро-дулов, — выкрикивали имя Кибелы. У нас в общине строгие нравы, мы — греки и почитаем олимпийских богов, как учили наши отцы. Фригийским изуверам здесь не рады. Тьфу!

Он яростно сплюнул, потом спохватился:

— Ты про себя-то расскажи. У вас вымпел правильный, но твой выговор выдает метека.

Фракийца усадили, замотали рассеченную руку ветошью, протянули мех с вином. Дождь прекратился, облака разбегались в рассветном небе, словно испуганные овцы.

— Я — гет из дружины Спартока. К нему мы и шли, чтобы важную весть передать, — устало сказал Брейко. — Он сейчас в Китее. Умри, а дойди! Вот они и умерли.

Он с грустью посмотрел на тела товарищей.

— Хорошо дрались, — с уважением сказал пахарь. — Когда вернемся в деревню, заколем в их честь быка на алтаре Зевса Арея.

Крестьяне одобрительно зашумели.

Фаний продолжил:

— Спарток нам друг. Он Китей освободил. С таврами у нас свои счеты. Все, кого ты здесь видишь, от них пострадали. У кого отца убили — как у меня, у кого всю семью вырезали. Вот мы, кто живой остался, и сбились в кучу. Тавров хорошо пощипали, когда они назад катились… Так?

Он обвел глазами дружинников. Те закивали, заговорили все сразу. Пахарь накинул на плечи фракийца сухой гиматий.

— На-ка, надень, а то мокрый весь. Куда теперь?

— В Китей.

— Мы тебя проводим.

— Так вы это… давайте к Спартаку на службу. Он хорошо платит.

— Нет, — Фаний отрицательно мотнул головой, — нам чужой командир не нужен, мы свободу любим. А степь большая — всем места хватит. Да и пашня без присмотра зарастет… Правильно я говорю? — обратился он к товарищам.

Те снова согласно загудели.

Вскоре отряд двинулся к Китею. Когда с вершины холма открылась гавань, за которой виднелся мыс, покрытый белыми кубиками построек, Фаний приказал остановиться.

— Дальше сам, — сказал он Брейко.

Степные дружинники исчезли в овраге…

Спарток завтракал. Увидев товарища, удивленно вскинул брови. Брейко заговорил, и миска с ломтями козьего сыра отлетела в сторону. Тонко звякнул серебряный ритон, ударившись о блюдо с лепешками.

Одрис выскочил во двор, потребовал коня. Солнце еще вставало над морем, а ила уже мчалась в сторону Пантикапея.

"Только бы успеть! Только бы успеть!" — отчаянно думал Спарток.

4

Собачий лай стих. Наступила ночь, пора была спускаться к деревне тавров. Хармид с Памфилом ушли первыми. Язаматке отдали попоны, сунули пиксиду и велели держаться сзади. Как только лодка будет спущена на воду, ей свистнут.

Иларх протянул нож с костяной ручкой:

— На, пригодится.

Потом добавил:

— Если услышишь шум схватки, бросай все и беги.

Он понимал, что по-хорошему надо бы дождаться предрассветных сумерек, когда сон особенно крепок, но уж больно надоело сидеть в лесу. Хотелось идти вперед, что-то делать.

Спускались долго и осторожно. Прислушиваясь, стараясь не наступать на сухие ветки. Внимательно смотрели по сторонам, насколько позволял скупой лунный свет.

Вот и берег.

Море тихо лизало гальку. Возле костра ссутулился человек, тихо напевая под нос. От горшка на камнях доносился запах ухи. Вдоль кромки прибоя темнели силуэты лодок.

Хармид замер: если идти по голышам, караульщик услышит. Можно бегом, но расстояние не позволяет напасть неожиданно. Что делать? Показал рукой Памфилу: стой здесь. Двинулся дальше по подлеску, ступая словно кошка — мягко и беззвучно.

Когда до костра оставалось не больше десятка шагов, он рванул вперед. Тавр