Еще одним свидетельством пролетарского дрейфа (если нужны еще какие-то доказательства) является поведение покупателей в магазинах, на рынках, в банках и на почте. Очередь – этот безошибочный признак пролетаризации, будь то Восточная Европа или страны свободного мира – теперь распространилась повсеместно, вялые клиенты, словно какой-то скот, терпеливо пережидают, пока клерки прерывают обслуживание, чтобы поболтать с друзьями по телефону, или просто исчезают на неопределенное время. А почему, собственно, нет? Покупатель, уже вполне привыкший считать себя рабом, ничтожеством, никогда не жалуется. Никто и не думает жаловаться, когда обычная операция в розничной торговле занимает сегодня времени в три раза больше, чем лет десять назад, потому что сегодня она выполняется на компьютеризированном кассовом аппарате. Чем более нормальной, необходимой и приемлемой вам представляется задержка, тем более вы опролетарились. Нормальным и приемлемым стало также повсеместное исчезновение услужливости и дружелюбного обхождения, практическая повсеместность «самообслуживания» (словно это хорошо) в магазинах и всевозможных пунктах выдачи заказов. Самообслуживание – по определению штука пролетарская. Пролетариям оно нравится, так как минимизирует риск социальных контактов с людьми, которые могут обойтись с ними покровительственно или каким-либо образом их унизить. И пусть бы так оно и было, однако вследствие пролетарского дрейфа всем нам приходится вести себя так, будто мы жалкое дурачье.

Прежде для разных вещей были разные аудитории. Люди, отправлявшиеся в кино на «Мою прекрасную леди», – не те же люди, которым нравилось смотреть по телевизору «Различные ходы»117. А сегодня бродвейские мюзиклы рекламируются по телевидению, словно обе аудитории слились, совпали, и продюсеры мюзиклов навязывают свои продукты аудитории, которую правильнее назвать заклятым врагом остроумия, нюансов, тонких оттенков и стиля. Мюзикл «42-я улица» настолько лишен чего бы то ни было, помимо вопиющих пролетарских стереотипов, что он естественным образом привлекает тех же зрителей, что и «Трое – это компания», «Любовная лодка», о чем рекламодатели прямо и заявляют в своей обильной телевизионной рекламе.

Сопряженной с этим приметой пролетарского дрейфа (или, если точнее, оседания верхушки) следует считать нынешнюю замену двух хороших традиционно нью-йоркских театров – одним плохим нью-йоркским отелем. Эта операция, проведенная весной 1982 года, совпала с объявлением о прекращении выпуска автомобилей «Checker Cab», единственного пристойного такси в США. Одновременно американские пивовары во всеуслышание заявили о том, что самые чуткие уши и носы учуяли уже много лет назад: пролетарский дрейф серьезнейшим образом проник в американское пиво. Пивовары заявили, что они существенно сократили количество хмеля, поскольку хмель придает пиву излишнюю горечь. Пролетариям хочется пресного и сладенького, а потому представитель пивоваренной отрасли говорит: «За последнее десятилетие уровень горечи в американских сортах пива снизился примерно на 20 процентов, общий аромат стал менее выраженным». И это пиво, которое приходится пить и нам с вами, дорогой друг, и никуда от этого нам не деться – разве что эмигрировать. Или же отыскать достаточно денег, чтобы пить только пиво, привезенное из Германии или Голландии.

Возможно, это еще не совсем так, как об этом пишет Оден, —

однако эти слова представляются все более правдивыми, если понаблюдать за пролетаризацией архитектуры после Второй мировой войны. Сегодня одна и та же прямоугольная кирпичная коробка сойдет и за церковь, и за школу, и за больницу, и за общежитие, и за мотель, и за заправочную станцию, и за деловое здание.

Рис. 20. Кирпичная коробка, один фасон для всех

Это универсальное кирпичное строение молчаливо подразумевает не только, что никто больше не интересуется тонкими различиями между функциями. Нет, дело в том, что никто больше не интересуется различиями вообще. И конечно, использование культурных аллюзий в государственной архитектуре какое-то время назад исчезло совсем. Сегодня вы тщетно будете искать желуди, венки, балюстрады, флероны, метопы и триглифы – все эти украшения, которые некогда применялись, чтобы показать: мир шире здешних локальных границ, а цели могут быть и более благородными, чем просто утилитарные. Печально, что мы действительно получаем то, чего заслуживаем. Общества, захваченные пролетарским дрейфом, могут ожидать и нашествия пролетарской архитектуры. Об этом весьма точно пишет Кингсли Эмис в стихотворении «Абердарси: главная площадь»:

Так как же насчет нас самих? Сами-то мы к какому принадлежим классу? и как ощущаем себя в этой ловушке? Полезным упражнением будет прочесть стихотворение Эмиса и спросить: к какому классу принадлежит говорящий? Видно, что это не пролетарий – потому что у него безупречная грамматика. Это и не средний класс – потому что он замечает серьезное несовершенство городской архитектуры Абердарси и не боится выступить с открытой критикой. Не может он принадлежать и к высшему классу, потому что говорит стихами – что требует таланта, практики и усилий. Его меткий взгляд, сатирический юмор и сложное комичное сочувствие бедным Эвансу и миссис Райс из среднего класса, вдобавок к художественной чуткости, заставляют предположить некоторую другую, особую идентичность. Допустим, говорящий не принадлежит ни к какому классу, а просто является представителем категории «Икс».