веселье. Его тёмные волосы короткие, очень короткие, и я задаюсь вопросом, не стрижёт ли он их так, потому что за ними легче ухаживать — не нужно укладывать их, никогда. Я думаю о том, сколько исследований я провела, чтобы найти лучшие стрижки, скрывающие мои уши, о том, как Серена любила покупать одежду и косметику, соответствующие её настроению. А потом представляю, что у Лоу нет времени ни на что из этого. Нет времени на себя.

Как и сказала Джуно, вся его жизнь — сплошное самопожертвование. Его постоянно о чём-то просили, а он всегда соглашался, снова и снова.

О, Лоу. Неудивительно, что ты не можешь спать.

— Ты не такой уж ужасный муж, каким мог бы быть, — говорю я без особой причины, продолжая гладить его. — Мне жаль, что тебе пришлось отказаться от всей своей жизни ради стаи.

На этот раз он точно улыбается. — Ты сделала то же самое.

— Что? — я склоняю голову набок. — Нет.

— Ты провела годы среди людей, зная, что при нарушении хрупкого перемирия ты будешь первой, кого убьют. После этого ты потратила годы, создавая жизнь среди людей, а теперь ты здесь, оставив её позади. Столько хлопот ради своего народа, о котором ты, по собственным словам, не сильно беспокоишься.

— Не ради них, а ради Серены.

— Да? Тогда какой у тебя план после того, как ты её найдёшь? Сбежать вместе? Исчезнуть? Ввергнуть альянс между вампирами и волками в хаос?

Не то, чтобы я об этом не задумывалась. Просто мне не нравится зацикливаться на ответе.

— Этот брак всего на год, — бурчу я.

— Да? Думаю, тебе, Мизери, стоит кое о чём себя спросить, — он звучит более устало, чем я когда-либо его слышала.

— О чём?

— Если бы Серена не исчезла, смогла бы ты сказать «нет» своему отцу? Или ты бы всё равно оказалась в этом браке?

Я думаю об этом очень долго, наблюдая за тем, как мои пальцы рисуют узоры в волосах Лоу. И когда, как мне кажется, у меня появляется ответ — разочаровывающий, удручающий ответ, — я не произношу его вслух.

Потому что Лоу, который страдает от чего-то, что определённо не пневмония, тихо дышит, погрузившись в безмятежный сон.

Глава 16

Он представлял её во время принятия её ванн. Его терзали похабные, непристойные мысли. Он слишком устал, чтобы им сопротивляться.

На следующий день Лоу куда-то исчезает, по своим волчьим делам. Проснувшись ближе к вечеру со смутными воспоминаниями о том, как залезла во встроенную гардеробную, я обнаруживаю под дверцей записку. Это белый лист бумаги, сложенный вдвое.

«На пробежке», — написано на нём.

И с новой строчки: «Будь умницей».

А ниже: «Л. Э. Морленд».

Я фыркаю. По непонятной причине я не выбрасываю записку в мусорную корзину, а засовываю её во внешний карман своего чемодана.

Я набираю ванну и погружаюсь в тёплую воду. Хранить мусор — глупость, но у меня есть оправдание: именно так поступала Серена с обёртками от редких импортных шоколадных батончиков. По-моему, это было похоже на манию — она прикалывала их к стене. Верный признак будущего серийного убийцы, наряду с пироманией и мучением мелких животных. «Когда я смотрю на обёртки, я вспоминаю вкус», — сказала она мне, когда нам было тринадцать, и я попыталась их выбросить. Это привело к тому, что я закатила глаза, что привело к тому, что мы два дня не разговаривали, что в свою очередь привело к тому, что я пассивно-агрессивно захламила наше обще пространство использованными пакетами крови, что после привело к мухам, а позже к бурному противостоянию, в котором она не могла решить, назвать меня кровопийцей или сукой, и выпалила «Кровосука!», что заставило нас расхохотаться и вспомнить, за что мы, собственно, друг другу нравимся.

— Мизери? — голос Лоу возвращает меня к реальности. Я рассеянно смотрю на витражи, на губах играет слабая улыбка. — Где ты?

— В ванной!

— Ты одета?

Я смотрю вниз и стратегически перемещаю пену. — Ага.

Через мгновение дверь открывается.

Мы с Лоу смотрим друг на друга через всю комнату — он моргает, я пялюсь — с одинаково ошеломлёнными выражениями лиц. Он прочищает горло, дважды. Затем вспоминает, что есть вариант отвернуться. — Ты сказала, что одета.

— На мне пена невинности. А вот ты, с другой стороны…

Он хмурится. — На мне джинсы.

Плюс изрядный слой пота и ничего больше. Шторы задёрнуты, но просвечивают. Проникающий свет падает на Лоу, окрашивая его кожу в красивый золотистый оттенок — его широкие плечи, его широкую, мускулистую грудь. Его лицо всё ещё светится здоровым румянцем, оставшимся после пребывания на природе. Он выглядит здоровым, даже с большим количеством шрамов, чем должно быть у человека его возраста — узкие тонкие полосы и узловатые рубцы. Да, мне нравится любоваться свои мужем, хоть он и принадлежит к другому виду и предназначен другой. Что поделать. Подайте на меня в суд. Конфискуйте моё несуществующее имущество.

— Я не буду обращать внимания на твою наготу, если ты не будешь обращать внимания на мою, — предлагаю я.

Лоу поднимает руку, чтобы потереть затылок. — Я снял рубашку перед тем, как обратиться, и куда-то её дел. Давай я найду чистую.

— Мне всё равно. К тому же ты потный и противный.

Он приподнимает бровь. — Противный?

Я пожимаю плечами, что, возможно, приводит к нежелательному перемещению пены. Не уверена, да и проверять не собираюсь, ответ может быть унизительным. — Значит, ты резвился в грязи с Эмери?

Он фыркает. — С Коэном. Он приехал рано утром.

— Звучит весело. — Ему удалось пару часов пообщаться с тем, кого он явно любит и кому доверяет. Расслабиться.

— Так и было.

Должно быть, именно поэтому его глаза светятся радостью, словно у мальчишки, полного задора. Поэтому он выглядит моложе, чем вчера вечером. Поэтому, когда он заходит внутрь и садится у моих ног, на край ванны, кажется, будто он улыбается.

— Знаешь, —