парализующем язык замешательстве. Такого даже с Тимом не было, а ради него я когда-то рискнула всем — отдала девственность, став по цыганским законам испорченной.

Пытаюсь открыть рот и не могу. К своему ужасу, понимаю, что за каких-то четыре дня привыкла к этому странному засранцу. Привыкла так, что любуюсь тем, как он ест.

Господи.

Платон тем временем сметает с хлебом остывший омлет.

— Очень вкусно, малыш. Спасибо тебе огромное, — говорит чуть рассеянно.

Почему-то кажется, что вкуса он не чувствовал.

— Может, возьмем паузу? — решаюсь я.

Он так же рассеянно отставляет тарелку. Потом застывает и резко вскидывает глаза. Прищуривается и злобно сверлит взглядом.

— Надоел? — выпаливает так, будто камень бросает.

— В смысле надоел? — кидаю в ответ дерзко.

— В смысле какую, блядь, еще паузу?

Смотрим друг на друга. Я поднимаюсь, чтобы убрать со стола. Платон рявкает:

— Сядь.

Посмотрите, какой абьюзер! Но слушаюсь. Хочет сидеть перед крошками — на здоровье. Скрещиваю на груди руки.

— Мы опоздаем на работу, ты слишком долго говорил с отцом. Помнишь, что у тебя выступление перед Красноярском и Москвой?

Быстро моргаю, потому что накатывает слабость. Я становлюсь уязвимой.

— Эй. Ты чего, ревешь, что ли? — бурчит Платон недружелюбно. — Иди-ка сюда. — Не хочу.

Тогда он поднимается, тянет за руку, к себе на колени усаживает и начинает жалеть. Как-то все не слишком по плану, и я настороженно помалкиваю.

Этот придурочный целует меня в плечо.

— Прекрати так делать! — вырываюсь. — Иначе я расклеюсь!

— Вообще-то расклеился я, — дерзит Платон с наездом, что не очень-то бьется со смыслом фразы, но от того получается особенно значительно. Не привык жаловаться? Не умеет? — И мне нужна поддержка. Капельку, если вам не сложно.

— Я и предлагаю взять паузу. Что тут непонятного?

— Твоя поддержка, — говорит он спокойно.

Пару секунд не слышу ни звука, кроме собственного сердца. Платон действительно меня просит? Не обвиняет, а просит? Как же атаковать в такой ситуации?

— У тебя море проблем, — напоминаю осторожно.

— И ты поэтому хочешь меня кинуть, да?

— У тебя море проблем из-за меня! Я хочу тебе помочь!

— Полагаешь, если мы расстанемся, мои родители мигом помирятся? Мать перестанет обрывать телефон, чувствовать себя брошенной, выпивать и болеть? Отец смирится с тем, что я вместо репетиций рекламы всю неделю пасусь в научном центре? И обе мои карьеры мгновенно взлетят?!

— Эй, ты чего на меня кричишь?

— Я злюсь! — Он добавляет тише: — Вот и кричу.

— Но как-то же ты жил без меня двадцать шесть лет? — шепчу, поглаживая ежик волос на его затылке.

— Бывшая слилась, когда поняла, что пьедестал в этом сезоне мне не светит. Не ожидал, что ты такая же поверхностная, — сообщает Платон по-детски обиженно.

— Эй. Ну я тоже хочу устроить свою жизнь. Зачем мне какой-то неудачник?

Он поднимает глаза, мы смотрим друг на друга. Платон — не моргает, а я, напротив, принимаю самый невинный вид и хлопаю ресницами. Он явно борется с собой, из последних сил пытаясь выглядеть оскорбленным, но сдается — уголки тонких губ словно нехотя приподнимаются. Мои следом. Наши глаза уже смеются, но рты — неподвижны.

Через секунду срываемся оба! Громко хохочем, продлевая себе жизнь и снижая градус напряжения. Платон качает головой.

— Верю, малыш. Я понимаю, что не герой романа. Даже айфон тебе не купить, у тебя ведь самый дорогой телефон из всех существующих!

Прыскаю. Вот дурак.

— Да. Купить меня сложно. Мои отец с братом за этим пристально следят.

— Я не могу в моменте найти решение. Вроде бы рассчитал логично: неделю занимаемся пластиком, в пятницу защищаемся, в выходные снимаем рекламу. Но вылезла куча нюансов. Марсель не может дособрать мустанг к съемке, и виноват в этом, блядь, естественно, я. Про проволочки с пластиком сама знаешь. За неделю способ очистки не меняют. В итоге я не успеваю нигде. Жопа какая-то. И все это на глазах женщины моей мечты. — Платон округляет глаза, разглядывая крошки на скатерти.

— Раньше ты справлялся, потому что тебя прикрывал Егор. И у тебя не было женщины мечты.

— Я уже думал об этом. Ты мне очень мешаешь.

Обнимает он, вопреки сказанному, крепко.

— Верю. Ты физически с меня не слазишь.

— Что есть, то есть, — цокает Платон языком. — Впервые в жизни мне пиздец как хорошо, хотя я испытываю постоянное раздражение из-за ситуации и неудовлетворенных амбиций. У пилотов есть правило: ты хорош настолько, насколько хороша твоя последняя гонка. Я пришел первым, но не делаю на этом карьеру и недостаточно тренируюсь.

— Чего хочешь ты сам?

— Сейчас я хочу просто трахать тебя.

— Вообще-то это похоже на срыв.

— Похоже, он и есть.

Вот к чему приводят прыжки через классы. Вздыхаю. Мужик гениален в науке и спорте, при этом ему реально кажется, что он находится в жопе. На полном серьезе. И все, чего он хочет, — заниматься сексом.

Некоторое время я ощущаю себя ошеломленной, потому что не привыкла к таким разговорам и не понимаю, как реагировать. Пытаюсь найти, в каком моменте Платон мной манипулирует, и не могу.

Происходящее — не по сценарию. Пока он пишет Дарине, что задерживается и чтобы начинали готовиться к презентации без него, кусаю губы.

А потом решаюсь:

— Давай я тебе помогу.

— Как же?

— Ну... — улыбаюсь, продолжая ерошить его волосы, и Платон, как котяра, блаженно прищуривается. — Втащить механикам и отрепетировать рекламу на полусобранном мустанге у меня вряд ли получится достойно. Но зато я могу провести презентацию.

Он смотрит на меня подозрительно.

— Что? Платон, я, конечно, экстерном школу не заканчивала и через класс не перепрыгивала. Но у меня за плечами красный диплом, аспирантура и несколько патентов.

Он качает головой и усмехается:

— Прости. И бывшая, и мать все время смотрят турецкие сериалы, я всю неделю жду, когда ты уже заговоришь о каком-нибудь Серкане Болате.

Я запрокидываю голову и хохочу в голос.

— Это, блин, еще кто? Господи, какой ты отвратительный сексист, Платон Игоревич! Фу-фу-фу! Бесишь. Как ты меня бесишь с первого взгляда!

— Ты не справишься, Эля.

— Да пошел ты.

Он усмехается. Молчит. Размышляет.

Я тебя люблю. Просто доверься, попроси о помощи. Это не больно. Я смогу,