нам, из чьей дешевой мастерской в какой-то убитой деревне батя его притащил. Лет по восемнадцать нам тогда было?

Марсель пытался учиться, мы дважды отправляли его в универ, но ему всегда было слишком скучно. Программам гособразования за ним не успеть.

Я присаживаюсь рядом, стучу по капоту. От вибрации Марсель вздрагивает и поднимает глаза. С заминкой, будто нехотя достает наушник.

— Привет, Платош. — Он немного картавит, и слова звучат будто с французским акцентом.

Поэтому Дима Маслов у нас Марсель.

— Как дела? — Хочу поймать взгляд, не получается.

— Нормально. — Темные глаза бегают. — А у тебя?

— Рекламу снимаем в эти выходные, представляешь? Мечта осуществилась, мы официально представляем тот самый бренд машинного масла, о котором мечтали целый год.

— Да, знаю. Здорово. Поздравляю тебя.

— И я тебя. Ты ведь помнишь, как важна нам эта реклама и все такое?

— Конечно.

— А знаешь, на какой машине будем снимать?

— На какой?

— На этой.

Марсель прочищает горло.

— На этой? — Он безэмоционально осматривает полусобранную приборную панель.

— Они хотят мустанг, который ты строишь. И который мы им предложили. Субару их не устроила, она хорошо наваливает, но старая.

— Я не успею.

— А если я тебе помогу?

— У тебя дела. Ты телку Егора ебешь, все знают об этом. И я, блядь, Платош, был свидетелем! Егор со мной теперь не разговаривает. Сука, какого хрена ты так меня подставил?!

Взгляд поймать в итоге получается, но радости мало. Неприятный морозец пробегает ко коже и просачивается внутрь. Я знал, что так будет, был готов, и все же пульс частит. Пялимся пару секунд. Егор ему, конечно, ближе, это я то в научном центре, то в командировке.

— Она не телка, Марсель. Понимаешь? — произношу спокойно.

— А кто? Девушка твоя?

— Ага. Любимая девушка. Я ни о чем не жалею.

— Егор не переживет, если у вас серьезно. — Марсель вырубает музыку и убирает наушники. — Он все эти дни с кольца не вылазит, потом накидывается. Все разваливается из-за тебя. Команда разваливается. Я Акулу строил год, и на хер это было, если на Гран-при ты не сядешь в руль, а Егор штурманом?!

— Ничего не развалится. Я тебе гарантирую. Давай доделаем мустанг.

— Я уже сделал Акулу, и на фига?!

— Завтра снимем эту гребаную рекламу, — повышаю голос. — А потом, если конфликт не утихнет, я спокойно уйду, и в руль Акулы на ралли сядешь ты.

Он недоуменно моргает. Потом включается осторожно:

— Я не сяду. Не на Гран-при.

— Решим. Я пока никуда не ухожу. Напротив, наконец-то точно уверен, где хочу быть. Здесь. — Тяну руку.

Марсель медлит, но пожимает.

— Давай позовем парней, запихаем движок в эту гребаную тачку и попробуем ее завести.

— Она заведется с первого раза, увидишь.

— Ну это мы еще посмотрим, — бросаю я вызов. — Зови всех и давайте там повеселее! — выдаю громко и спешу к лестнице. Взбегаю на второй этаж за одеждой.

Пора поработать.

Глава 37

Элина

Я впервые на съемочной площадке.

Дурацкая разница во времени! В Москве ночь, поэтому подружки не могут быть на связи: Василиса спит, Кира на смене. И у нее, полагаю, роженицы конвейером — не до меня. Молчит.

Озираюсь по сторонам, заходя за ограждение.

Платон сказал: там делов на полдня, небольшой проект.

Ага, крошечный! Полгорода оцепили.

Ладно, допустим, не полгорода, но значительную часть, с мостом и крупной развязкой. Разрешение дал лично мэр, а все потому, что в крае строится завод по производству новой марки машинного масла. Это будет огромное и крайне важное отраслевое предприятие.

Размах обескураживает, и я, сжимая телефон с открытым пропуском, на пару минут замираю в сторонке, не решаясь подойти ближе.

Охотники здесь почти все, кроме Егора. А также спонсоры — серьезные дядьки. Операторы, режиссер... толпа, в общем. Неформального вида ребята настраивают в сторонке дроны, к которым прицеплены камеры. Снимать будут сразу с нескольких ракурсов на скорости.

Чуть поодаль замечаю Платона. И вся моя бодрость, смелость и бравада куда-то деваются.

Ну зачем я приехала?! Тут столько людей! Если он проигнорирует, это будет смертельно обидно. А у него и времени-то нет — конечно, проигнорирует. Сегодня его день.

Робость и неуверенность достигают катастрофических масштабов. Я влюбилась в Платона по уши, и контролировать это не получается. Влюбилась так, что дыхание сбивается и кожа горит, когда он на расстоянии взгляда. Мы не виделись сутки, и я скучала страшно. Вздрагивала каждый раз, когда мобильник вибрировал, потому что ждала от него сообщения. И получала! Танцевала, счастливая, перечитывала.

Выступила я хорошо. Все рассказала потом Платону в подробностях, кроме части, где его мать устроила Рыбакову истерику. Посчитала, что пока не до этого. Он прислал вчера: «Моя умница», и это было очень приятно. Намного приятнее игнора и равнодушия, которые, как я раньше думала, меня особенно цепляют.

Охотники закончили готовить машину часа четыре назад. Платон написал, что пошел мыться и ставить кофе внутривенно. После чего пропал.

Сейчас он стоит в компании друзей. На нем новый гоночный комбез — оранжевый с черными вставками. С логотипом бренда. Я понятия не имею, кто дизайнер этих костюмов и почему мужики в них настолько сексуальны. Это вообще законно?!

Не все, конечно, но один — убийственно. Черт, кажется, в мой мозг навсегда въелась новая эротическая фантазия. После спортсменов сложно переключаться на обычных парней — вспоминаю слова Юляшки и прикусываю губу.

Платон что-то рассказывает, запрокидывает голову и смеется. Собеседники тоже хохочут, и я невольно улыбаюсь, поймав с ним одну волну. Это хорошо, что он веселый, это плюс.

Платон тем временем напяливает балаклаву и шлем, к которому также прицеплена камера. Поворачивается ко мне.

Поднимаю руку, приветственно играю пальцами и скромно потупляю глаза.

Он тут же идет в мою сторону. Решительно, быстро, явно спешит. По пути расстегивает и снимает шлем. Следом балаклаву. Не успеваю я пикнуть о том, что камера направлена на нас, как Платон рывком притягивает к себе.

Какая-то внезапно сраженная, но все еще сопротивляющаяся чувствам, я замираю в вялой попытке оттолкнуть. Прижимаю ладони к его груди. Он наклоняется.

Жадно вдыхаю уже любимый запах, с удовольствием ощущая, как внутри все трепещет, реагирует. Платон тянется к губам, и я, все еще напряженная, позволяю поцелуй. Сердце колотится