И я тебя люблю.

Три слова, которые не вовремя подпихивает подсознание, заставляют споткнуться и замереть. Мы смотрим друг на друга, и я ощущаю себя не просто красивой — я ощущаю себя для него значительной. И это невероятное ощущение.

Платон мешкает. Для него мое предложение слишком. Он из тех, кто на вечеринке стоит в углу не потому, что стесняется, а чтобы обозревать комнату. Чтобы видеть всех и все. Чтобы без сюрпризов.

Продолжаю накидывать:

— Есть такой известный психотерапевт, Ирвин Ялом, я читала некоторые его книги. Так вот, он говорит, что ответственность — это синоним авторства. Человек ответственен настолько, насколько признает себя в этом мире. «Малыш», я боюсь, ты считаешь, что в мире, кроме тебя, никого нет. А это не так. У тебя есть я, и я могу не только кувыркаться с тобой в постели. Хотя это весьма приятно.

Платон сует руку мне под юбку. Это нелегко, так как много ткани, но до стрингов он все же добирается. Начинаю игриво отбиваться, взвизгнув и рассмеявшись.

— Я буду благодарен, если ты мне поможешь, — произносит он ломано. — Потому что сам я, кажется, зарылся по уши.

Киваю, став серьезной. Целую его в лоб, а он меня — в губы.

— Я скажу, что ты заболел. И как закончу, напишу. Позвонишь, когда сможешь, окей?

Глава 36

Платон

Бросаю Акуленыша на парковке и иду к сервису.

Десятичасовое солнце лупит нещадно, я останавливаюсь, прикрываю глаза ладонью и слегка оторопело озираюсь по сторонам. Кажется, мы с Элиной так увлеклись друг другом, что пропустили наступление весны: снег успел окончательно растаять даже за городом, а трава — зазеленеть островками.

На мобильник немедленно падает:

«Ты видел? Почки на деревьях!»

Читаю и усмехаюсь.

Это и правда похоже на ворожбу, предсказание, чертову магию — настолько Элина меня чувствует. Если она наложила всамделишное проклятье, то пусть продолжает. Хочу еще.

Никогда раньше я не доверял женщинам настолько, чтобы позволить прикрыть спину. Это как если матери оставить деньги на лекарства, блаженно веря, что она пойдет и купит именно их, а не вино. Ну мне, блядь, уже не пять лет!

Катастрофически наивно и, вероятно, глупо, уповать на успех предприятия. Это похоже на болезнь, и другу я бы посоветовал лечиться. Но Элина — она ведь особенная.

Даже не знаю, как объяснить то, что я рядом с ней испытываю. Похоть — да, разумеется, но и не только. Вернусь к определению, которое дал неделю назад в фуре, — я бы хотел проехать с ней путь от Владика до Питера. И всю эту дорогу разговаривать без остановки на любые темы, прерываясь на секс и сон.

Сердечная мышца будто увеличилась, мир ощущается ярче, и действовать хочется агрессивнее и быстрее, чем обычно. Появилась на это энергия.

Делаю селфи, где щурюсь на свету. Отправляю.

Эля тут же присылает фотку, на которой она в модных темных очках, надула губы и кокетливо смотрит в сторону. Белая рубашка расстегнута и открывает яремную ямку. Линии шеи безупречны.

Пишу:

«Какая кисонька. Просто сок».

«Плато-он!))»

«Что?»

«Я подумала о тебе и, кажется, снова немного намокла)».

Очаг загорается мгновенно, котелок дымится.

Ее запах. Внутренняя поверхность бедер. Такая нежная кожа. Я сглатываю.

«Блядь, Эля, нам нужно в отпуск».

«Ты приглашаешь меня в отпуск? А деньги у тебя есть?)»

«Есть».

«Имей в виду, на Сливе я далеко не поеду, в ней тесно».

«Вовсе не тесно».

«Еще как!»

— Платон! — кричит Степан Матвеевич, наш старожил. Выходит из сервиса и неуклюже торопится навстречу.

Тяну руку первым, он пожимает.

— Смог вырваться? Отлично, мальчик, отлично.

— Эля прикрыла, — получается почему-то с гордостью. Эм... Быстро продолжаю: — Кто из команды на месте?

Я отправляю Москве огонек. У самого внутри точно такой же, вкупе с азартом. Ловлю себя на том, что впервые ощущаю азарт и предвкушение, находясь в слепой зоне. Как будто вероятность вылететь с трассы и сломать шею — в разы ниже вероятности сорвать неожиданный приз. Я хочу приз. Энергии вал, руки горят, хочется действовать.

— Да все в сборе вроде б, — уклончиво говорит Степан Матвеевич. — Держись, они там это... Ну, ругаются.

— Ругают меня, дядь Степа? — Пытаюсь прочитать его по эмоциям.

Он пожимает плечами.

— А я им сказал: дело молодое. Красивую девку нельзя в гараж привозить и всем показывать, нужно дома прятать, по крайней мере по первости. Девки — они же пока молодые, безмозглые. Егор сам виноват, что привез. В следующий раз будет умнее. Ну не сдержался ты. Ну что теперь, сразу выгонять из команды? Сразу предатель-пиздодуй? Ну нет же.

Супер.

На секунду мир окрашивается черным. Я моргаю. Не будем пока зацикливаться, хотя внутри все закипает. Кажется, Егор у нас новая королева драмы.

— Да уж. Ладно, идем.

Ну и денечки.

Захожу в гараж, вижу компанию и сразу громко:

— Здравствуйте.

Становится тихо, спор обрывается. Я иду к толпе, протягиваю руку. Сначала отцу, тот пожимает с заминкой. Потом приветствую всех по очереди. Егор делает вид, что говорит по телефону, и отходит к стене.

К лучшему. Но зубы сжимаю.

Парни глаза отводят. Ладно, с этим разберемся.

— Здравствуйте-здравствуйте! — восклицает отец в тихой ярости. — Какие люди, какие гости! И как же такого великого ученого к нам сюда занесло, в это грязное, неприметное место?

— Великий ученый к осени отольет такие бампера, что мы будем в три раза экономить на расходниках для дрифта. Это хорошая наука.

— Ты сперва сделай, потом хвастайся… — тут же включается Никита.

Я поворачиваюсь, он замолкает. Смотрю неотрывно, ожидая дальнейшей провокации, но смелых не находится.

— Так что с мустангом? — перевожу тему.

Егор хлопает дверью, чтобы все знали, что он вышел на улицу. Качаю головой. Пофиг, это потом.

— А ничего, — отвечает Степан Матвеевич. — Сам глянь.

Я иду в ту часть гаража, где мы строим тачки для гонок. Толкаю тяжелую железную дверь.

Синий мустанг шелби стоит в центре помещения. Капот открыт. Движок — рядом. В смысле не внутри. Тут даже моя мать определит, что так оно не поедет.

Зато внутри Марсель, который крутит что-то с проводкой. Задумчиво. Медленно. И будто безразлично. Меня не замечает, потому что в наушниках. Марсель — гений, уже не помню, когда он попал к