— Да, ваша светлость, — ответил оруженосец. —Так сложилась ситуация, но мы помолились о его заблудшей душе.

— Как и следует истинным сынам церкви, — сказалЭмбан. — Я дарую тебе и твоему юному помощнику полное прощение и отпущениеэтого греха, да будет Всевышний милостив к этому убиенному еретику, — оноглядел сидящих на скамьях патриархов. — Теперь вернемся к вопросу об этом«пилигриме». Перед нами рендорец, как видите, он опоясан мечом. Поскольку всерендорцы в Эозии погрязли в зловредной эшандистской ереси, мы должны заключить,что перед нами — последователь Эшанда. А помня историю и зная их наклонности,можем ли мы, будучи в здравом уме, предположить, что рендорские еретики явилисьв Чиреллос праздновать восхождение на трон нового Архипрелата? Или, может быть,наш дорогой брат Макова одним махом обратил всех еретиков с юга в истинную веруи вернул все стадо заблудших баранов, — тут Эмбан усмехнулся собственнойостроте, — в лоно святой матери церкви? Я надеюсь услышать ответ от нашегоуважаемого патриарха Кумбийского, — он выжидающе уставился на Макову.

— Все же хорошо, что он на нашей стороне, —прошептал Улэф Тиниену.

— Да уж.

— А-а-а… — как будто разочарованно протянул Эмбан,отводя взгляд от Кумбийского патриарха, — боюсь, я зря возлагал на егоответ столь большие надежды. Мы все должны молить Всевышнего о прощении за то,что допускали этой язве смердеть на непорочном теле нашей святой матери церкви.Однако, наши сожаления и сокрушенные слезы не должны застить нам глаза передлицом суровой справедливости. «Пилигримы» у наших ворот — совсем не то, чемхотят казаться, это ясно, по-моему, всем нам. Боюсь, наш возлюбленный братМакова жестоко обманулся. Те, кто стоят у врат Священного города — непилигримы, воспламененные благочестивым рвением, но орда вооруженныхразбойников, самых жестоких врагов и гонителей истиной веры, теперь пришедшихосквернить самое ее средоточие, главную нашу святыню, сердце Церкви Господней!Не буду долго говорить о печальной участи, которая, возможно, ждет нас с вами,братья мои, единственный всем вам совет — поторопитесь примириться с Отцомнашим небесным, потому как, никто не знает, какой срок положен ему на этойбренной земле. Не буду также напоминать вам, это и без того всем известно,каким ужасным жестокостям и унижениям подвергают эшандистские еретикидуховенство, особенно высшее. По чести сказать, братья мои, я и сам уже смирилдушу свою с мыслью о гибели в пламени, — Эмбан неожиданно усмехнулся исложил руки на огромном животе. — Полагаю, гореть я буду превесело.

В зале послышался смех, сдобренный, правда, изрядной долейнервозности.

— Но не так уж важны сейчас наши судьбы, братьямои! — снова торжественно возвысил голос Эмбан. — Главное сейчас —это судьба священного города, судьба церкви. Боюсь, нам придется принятьжестокое, но, увы! — единственно возможное сейчас решение. Но сначала ещеодин вопрос: отдадим ли мы святое сердце матери нашей еретикам на поругание,или примем сражение?

— Сражение! — закричал один из патриархов,вскакивая на ноги. — Сражение.

Крик в разных концах зала подхватили другие, и скоро всяКурия, охваченная единым порывом, стояла на ногах, выкрикивая лишь одно слово:«сражение».

Эмбан заложил руки за спину и склонил голову. Когда черезнекоторое время он поднял лицо, по его щекам струились слезы. Он нарочитомедленно, оглядывая зал, повернулся, так что все, кто был там могли увидеть этислезы.

— Увы, братья мои! — воскликнул он надломленнымголосом, — наш священный сан не позволяет нам сбросить ризы и взять в рукимеч. Мы обречены, братья мои, и церковь обречена вместе с нами. Увы мне! ЗачемБог послал мне такую долгую жизнь? Зачем дожил я до этого скорбного дня? К комуже обратиться за помощью, братья? У кого достанет силы защитить нас в этот час,когда тьма подкатилась к самому подножию твердыни нашей? Есть ли такие люди вэтом несчастном мире?

Все в палате затаили дыхание.

— Рыцари Храма! — продребезжал в наступившейтишине слабый старческий голос с одной из патриарших скамей. — Мы должныобратиться к рыцарям Храма! Даже силы ада не устоят перед воинами Господними.

— Рыцари Храма! — эхом прокатилось по залу. —Рыцари Храма!

Еще некоторое время в Совещательной палате Курии цариласуматоха и не стихал шум. Патриарх Укерский Эмбан стоял на мраморном полусрединного прохода меж возвышающихся амфитеатром скамей, как бы ненарокомоказавшись в круге света, падавшего из окна за пустующим троном Архипрелата.Дождавшись, пока гомон возбужденных голосов поутихнет, он воздел вверх своюпухлую руку.

— Конечно, братья мои, — торжественно продолжилон, — рыцари Храма легко оборонили бы Чиреллос, но они призваны на защиту Арсиума.Магистры, конечно же, присутствуют здесь, занимая по праву принадлежащие имместа, но каждый из них привел с собой лишь малую часть своих воинов, и ихникак не достаточно, чтобы сражаться с полчищами окружившего нас врага. Мы неможем перенести всю мощь Воинов Господних с плоскогорий Арсиума к Священномугороду одним мановением руки. Даже если бы смогли, как бы мы убедиликомандующего армией в этом осажденном королевстве, что наша потребность взащите более важна? Как бы убедили мы его отпустить их на помощь сюда, к нам?

Со своего места поднялся патриарх Кадахский Ортзел.

— Могу ли я сказать, Эмбан? — начал он. Не смотряна некоторую нерешительность формулировки, в голосе его чувствовалась властнаянотка — Ортзел был кандидатом на трон Архипрелата, и начал понемногу входить вроль.

— Конечно, — воскликнул Эмбан. — Я давно ужес нетерпением ожидаю мудрого слова брата моего и наставника патриарха Ортзела.

— Первоочередной долг церкви, а значит и наш —выжить, — произнес патриарх Кадаха резким, хрипловатым голосом. — Вседругие соображения отходят на второй план. Все ли здесь присутствующиеразделяют эту точку зрения?

В зале послышался одобрительный гул.