учеными и того хуже – в отличие от «отряда 731» ученые «отряда 100» выполнили приказ совершить самоубийство. Но перестал комплекс работать как лаборатория по разработке бактериологического оружия не поэтому.

Когда уже полным ходом шла доставка материалов и уцелевших ученых в лагерь, спелеологи, исследовавшие пещеру, обнаружили в одном из боковых ответвлений проход, за которым скрывалось явно искусственное помещение. А в центре этой идеально обработанной камеры возвышался постамент, где покоился огромный блестящий черный шар очевидно внеземного происхождения.

В двухтысячных это была бы сенсация, прогремевшая на весь мир. В семидесятых находка вызвала бы нешуточную ведомственную свару за право исследовать артефакт. Но в конце сороковых было не до сенсаций и свар, страна занималась атомным проектом. Новая Земля и Семипалатинск, Сухуми и Арзамас-16, заводы на Среднем и Южном Урале… Единственная номерная лаборатория в Москве – вот и все, что смогло выделить измученное войной государство для изучения этой поразительной находки.

Сначала подумывали перевезти шар в Москву, где и оборудование получше, и специалисты поближе. Помешала массивность находки – доставить из Сибири в Европу громадину размером со среднюю сибирскую избу и весом несколько тысяч тонн было почти невозможно. Потом останавливала потенциальная опасность – если уж шар рванет, пускай это произойдет в Сибири, а не в Москве. Был же Тунгусский метеорит, будет Булганский. К тому же оказалось, что организовать работу москвичей в Сибири не так уж и сложно.

Пленных японцев отправили по домам, лаборатории разместили прямо в пещере, вместо хиленькой электростанции протянули силовой кабель от железной дороги, а чтобы не возникло вопроса, зачем в глухую тайгу постоянно наведываются столичные ученые, неподалеку построили турбазу – самую обыкновенную, вот только путевку туда достать было решительно невозможно, вечно все места забронированы.

В дальнейшем судьба московской лаборатории сложилась вполне благополучно. Сразу после рождения она попала под крыло свежеобразованного Первого главного управления при СНК СССР, потом разрослась до института в системе Минсредмаша, а после развала Союза перекочевала в Росатом. Вот только именем она так и не обзавелась, навсегда оставшись «почтовым ящиком».

Постепенно с находкой свыклись, ее изучение превратилось в рутину, обычную исследовательскую работу без громких открытий. Шар делился своими секретами неохотно, но все-таки делился. Впрочем, все результаты можно было назвать частными и промежуточными или, если уместно такое слово, мелкотравчатыми. За полвека изучения находки так и не был получен ответ ни на один фундаментальный вопрос: откуда это взялось, для чего служит, как работает. Гипотезы – о да, гипотезы выдвигались самые разные! – но ни подтвердить, ни опровергнуть ни одну из них не получалось. А потом закончились и гипотезы.

Так и работал в столице неприметный институт с чужой табличкой на проходной, ничем особенным не отличимый от своих собратьев, разве что его сотрудники часто отдыхали на турбазе в забайкальской тайге, называя это между собой «съездить на заимку».

За два года работы в институте Антон Шахманов так и не понял, за какие заслуги его выбрали из толпы таких же, как он, выпускников кафедры биофизики. Прошли годы после распада Союза, ситуация в стране вроде бы стабилизировалась, но для фундаментальных исследований времена по-прежнему оставались трудными. Собственно, согласился Антон на предложение сразу, как только узнал, что работа по специальности, а зарплату не задерживают. А когда подписал все грозные бумаги о неразглашении, оформил допуск и, наконец, узнал, чем ему предстоит заниматься, буквально онемел от счастья. Да черт с ней, с зарплатой, пусть хоть вообще не платят! От грандиозности темы захватывало дух. Внеземной объект! Искусственный! Порождение чужого, нечеловеческого разума!

Когда эйфория схлынула, Антон, пораскинув умом, понял: все разговоры о внеземном происхождении – в общем-то, спекуляции. Ничего не доказано. Можно придумать тысячу гипотез, объясняющих все факты и без привлечения таинственных инопланетян. Но как же хотелось верить в чудо! В то, что человечество не одиноко, что вот-вот люди – и среди них он! – поймут, для чего нужен шар и как его использовать. И тогда – контакт, братья по разуму, распахнувшиеся двери галактики!

Так что к первой командировке на «заимку» Антон готовился как к свиданию. И не прогадал. Правда, шар оказался ни при чем. Просто на «заимке» Антон встретил Кристину. Наверное, «магия» первой встречи имела вполне рациональное объяснение – загадочная тайга, необходимость изображать беззаботных туристов, ночные дежурства вдвоем в огромной таинственной пещере. Ну и, конечно, сыграл свою роль изначальный настрой – предвкушение чуда.

Первая командировка пролетела как вихрь, закружила, перевернула всю его незамысловатую жизнь. Потом, когда у него появилось много времени для раздумий, он часто пытался понять: как вышло, что прорыв в исследованиях выпал на его долю. Он же обычный стажер, даже до младшего научного не дорос. Да и прорыв… Мало чести совершить случайное открытие, фактически запоров эксперимент, а потом глупо, совсем по-детски, распорядиться результатом, едва не угробив все человечество. Впрочем, с «едва не угробить» постарались другие. И все же первый шаг к катастрофе сделал именно он.

Но почему он?! Неужели все произошедшее – слепая игра случая? Или все-таки причина в его юношеской (когда-то!) восторженности, вере в хорошее, готовности рискнуть? В его открытости и доверии мирозданию? В наивности, если уж называть вещи своими именами.

Лаборатория, в которой трудился Антон, занималась не самим шаром, она изучала «бублик» – некрупный, размером с ладонь, объект, который лежал на постаменте рядом с шаром. Плоский диск с выраженным утолщением по краю, больше всего он напоминал… Ну да, бублик. Только с заклеенной дыркой. И на месте дырки шевелились тонкие ворсинки.

Увезти в Москву бублик не решились – очень уж он напоминал пульт управления, – и кто знает, как отреагировал бы шар на попытку удалить артефакт. А вот ворсинки… В отличие от шара, поверхность которого не получалось даже поцарапать, ворсинки отделялись от подложки легко, на их месте через некоторое время вырастали новые. Вот этими ворсинками и занималась лаборатория Антона в Москве, пытаясь понять их структуру, механизм регенерации и вообще определить – жизнь это или же нет, и если жизнь, то какая.

А открытие… Благодарить стоило обычный непрофессионализм: Антон готовил препарат для изучения и ухитрился порезаться. Ворсинка, попав в пятно крови, вспыхнула ярким белым светом. Антон снял ворсинку с пятна – и та погасла.

Почему он сразу не рассказал об открытии? Решил сначала разобраться самостоятельно, захотел выглядеть в глазах Кристины талантливым и зрелым ученым, открытие которого войдет во все учебники. «Реакция Шахманова» – звучит! Антон поднял все предыдущие исследования, где ворсинку помещали в различные среды, сам провел