– Осмелюсь заметить, что Эдмунд тоже так считает. Наш парень отнюдь не глуп, знаешь ли. Не только ты с ней видишься и разговариваешь. Но в одном я полностью с тобой согласен: она действительно прелестна. Глубоко сочувствую Алексу, в Германии сейчас, должно быть, ужасно.

– Слава богу, что он, как и мы, живет в деревне. Не хотела бы сейчас оказаться в городе под бомбежками – все равно, в какой стране.

Две недели спустя германская авиация вновь бомбила Лондон, Саутгемптон, Бристоль, Кардифф, Ливерпуль и Манчестер. В Британии наступили тяжелые времена.

Примерно через месяц нацисты заняли Румынию. В цирке известие встретили как огромное несчастье: у многих гимнастов и жонглеров там остались родственники. Теперь уже не было в Европе страны, свободной от немецкой оккупации. Для американцев война все еще оставалась чужой, и они не собирались вмешиваться в жестокую игру, но большинство цирковых артистов приехали в Соединенные Штаты из пострадавших стран. Постоянная тревога о близких не могла не сказаться на общем состоянии труппы: последняя неделя турне прошла вяло и напряженно, без обычного творческого подъема.

В ноябре, когда наконец цирк вернулся в Сарасоту, исполнилось два года с того дня, как Николас и мальчики приехали в Америку. Трудно было поверить, что счастливая любовь к Кристиане продолжалась почти столько же. Тобиасу уже исполнилось семнадцать; он превратился в типичного американского подростка, а Лукас в свои восемь лет выглядел настоящим цирковым ребенком. Другой жизни он почти не помнил, да и сам Николас порою чувствовал себя точно так же. Размеренная рутина цирковой жизни затянула его с головой. А главное, они с Кристианой продолжали блистать на манеже: их номер пользовался бешеным успехом у публики.

Гастроли прошли успешно, каждый из артистов честно заработал свой гонорар, и сейчас все искренне радовались возвращению на зиму во Флориду. Дети снова пошли в городскую школу, а Николас с нетерпением ждал возможности провести время наедине с Кристианой. Он пригласил любимую на длинный уик-энд в Нью-Йорк, и она с радостью согласилась. За прикрытием снова обратились к украинским гимнасткам.

– Почему бы вам наконец не пожениться? – спросила одна из девушек. – Тогда не пришлось бы скрываться и прятаться по углам. Кристиана пожала плечами.

– Мы еще не готовы, – беззаботно ответила она, хотя подобные мысли уже не раз приходили в голову. Объяснение виделось в том, что пока Николас не мог дать ей то, что считал нужным, не мог обеспечить материальное благополучие и прочное положение в жизни. Он был намного старше и относился к подобным вещам крайне ответственно. Хотел сначала заработать денег и почувствовать себя уверенно. А времени, по его мнению, было вполне достаточно, ведь Кристиане исполнилось только двадцать три года. Она казалась ему ребенком – всего-то на шесть лет старше Тобиаса. По мнению Николаса, разница в возрасте давала ему возможность скопить приличную сумму для новой жизни.

Рождество отпраздновали вместе с семейством Маркович. В этот раз Николас принес две бутылки водки, так как уже знал, что польские гимнасты любят выпить.

Они вместе участвовали в традиционном праздничном представлении. Всякий раз, проходя мимо, братья поддразнивали Николаса за то, что он по-прежнему с ужасом следил за работой Кристианы под куполом. Он знал, что никогда не привыкнет и не сможет относиться к риску спокойно; хорошо, что со временем его хотя бы перестало тошнить от волнения.

Год катился к завершению, все вокруг с удовольствием погрузились в долгожданные каникулы, а Николас решил исполнить обещание и подарить любимой поездку в Нью-Йорк. Между Рождеством и Новым годом выступлений не намечалось, так что можно было располагать временем по собственному усмотрению.

Они остановились в небольшом отеле на «Мэдисон-сквер-гарден» и первым делом отправились гулять на Таймс-сквер. Вечером посмотрели в зале Радио-сити концерт танцевального ансамбля «Рокеттс», и Кристиана пришла в восторг. В Нью-Йорке шел снег. Погода напомнила Николасу о родине; он даже нанял конный экипаж и устроил прогулку по Центральному парку, где пейзаж походил на рождественскую открытку. Несколько счастливых дней пролетели, как единый миг, возвращаться во Флориду не хотелось.

Эдмунду тоже удалось получить в Рождество краткосрочный отпуск, в то время как Саймон выполнял боевое задание в небе над Германией. Чарльз и Изабелла благодарили судьбу за то, что на праздник домой вернется хотя бы один из сыновей. Едва оформив увольнительную, Эдмунд поехал в Хартфортшир. Марианна обрадовалась его появлению ничуть не меньше, чем родители, а он сразу подхватил ее на руки и закружил.

– Черт возьми, я так соскучился! – воскликнул Эдмунд. Марианна радостно рассмеялась. Она не видела его больше месяца, а последняя встреча стала такой же романтичной, как предыдущая. Почти все время они целовались и строили планы на будущее. В этот раз, сразу после ланча, Эдмунд о чем-то долго беседовал с матерью, а из комнаты вышел очень довольным. Он вообще отлично ладил с родителями – намного лучше младшего брата. Саймон держался сдержанно, независимо и реже приезжал домой. Эдмунд унаследовал от матери душевную теплоту и доброту, в то время как Саймон уродился в отца.

Вечером пошел снег, и Эдмунд вывел Марианну на прогулку в сад. Она первой затеяла кидаться снежками, а уж он в долгу не остался: изрядно обстрелял из-за живой изгороди.

– Прекрати, пожалуйста! – наконец взмолилась Марианна. – Так нечестно, я же девушка! Оба раскраснелись, снег залепил волосы и попал за воротник. Эдмунд выскочил из засады, схватил в охапку и принялся целовать.

– Спасибо за то, что напомнил, – поблагодарила Марианна, и он поцеловал снова. – А то я уже успела забыть, как это бывает. – Они стояли под снегом, и он целовал так нежно и страстно, что все остальное вылетело из головы: тоска по отцу и по родине, Рождество дома. Единственное, о чем можно было думать в его жарких объятиях, – о любви. Эдмунд исполнил обещание и не погиб. Марианна волновалась за него днем и ночью, постоянно молилась о благополучном возвращении из полетов, и вот он приехал живым, здоровым, веселым и таким красивым!

– Люблю тебя, – тихо признался Эдмунд, с улыбкой опустился на одно колено и, глядя снизу вверх, бережно взял за руку. – Марианна фон Хеммерле, – произнес торжественно, – не окажете ли честь выйти за меня замуж? Ваше согласие сделает меня самым счастливым человеком на свете.

Она посмотрела изумленно и молча кивнула. На глаза навернулись слезы, тоска по отцу навалилась с новой силой: хотелось поделиться с ним невероятной радостью сейчас же, с глазу на глаз, а не в письме, которое будет идти целую вечность, если вообще когда-нибудь дойдет. Но отец обязательно одобрит, потому что любит Чарльза и Изабеллу и будет рад, что она выходит замуж за их сына. В этом Марианна не сомневалась, хотя ей было только девятнадцать лет. Во время войны молодежь взрослела быстро.

– Да, – прошептала она, не чувствуя, как снег падает на волосы и ресницы. – Да, я согласна. – Эдмунд поднялся и поцеловал с новой страстью. – Когда? – уточнила Марианна по дороге к дому.