Последнюю фразу он добавил с такой невозмутимостью, как будто не было бы ничего удивительного, если бы Лола специально приехала в октябре, чтобы путешествовать с ним по горам и пить молодое вино.

– Странно, что вы сказали хотя бы «если», а не «когда», – усмехнулась она.

– Я похож на хама? – Борис приподнял бровь.

Этот эффектный жест недоумения был так же отточен, как все его жесты и слова.

– Не похожи, – согласилась Лола. – Да, я забыла, ведь вы отсюда родом, кажется?

– Не вижу связи между хамством и моим происхождением, – заметил он.

– Я не то имела в виду, – смутилась она. – Конечно, никакой связи. Я просто догадалась, что вы приглашаете меня попробовать црмничко вино потому, что хотите показать здешние достопримечательности.

– Совсем не потому, – возразил Борис. – Если я не хам, это еще не значит, что я экскурсовод. А вы сами, кстати, откуда родом?

– Из Таджикистана.

– Да? – Лоле показалось, что в его голосе мелькнул какой-то особенный интерес. – Так Кобольд, значит, в Душанбе с вами познакомился? Когда интересовался комбинатом?

– Понятия не имею, чем он интересовался, – пожала плечами она. – Мы познакомились в Москве.

– Занимательно… – пробормотал Борис. – Ладно, оставим это пока. Вы на горячее что предпочитаете, мясо или рыбу?

– Все равно.

Она заметила, что он постарался перевести разговор на другую тему. И что сделал это на редкость неуклюже, тоже заметила: предпочитает она мясо или рыбу – это могло интересовать скорее официанта, чем его.

– Здесь хорошая рыба – дорада, бранцин, зубатец. Ловят в реке Бояне, но туда она заходит из моря. Правда, и мясо неплохое – молодой ягненок.

Теперь Лола совершенно отчетливо почувствовала, что вся эта кулинарно-этнографическая беседа – нарочитая, какая-то… отвлекающая. От чего ее пытаются отвлечь, зачем, она не поняла, но почему-то ощутила тревогу. И тревога эта была тем определеннее, чем меньше поводов давал для нее выдержанный тон Бориса.

И когда она почувствовала, что его колено прикоснулось под столом к ее колену, то не возмутилась и даже не удивилась. А только поняла, что этот жест, в котором вообще-то нет ничего странного – почему бы уверенному в себе мужчине и не позаигрывать с красивой женщиной, пусть и чужой? – является частью тревоги: в нем тоже чувствовалось что-то нарочитое. Она не привлекала Бориса как женщина, она ясно это чувствовала, и его умелое прикосновение не могло ее обмануть.

Она не стала даже отодвигаться от него – просто холодно следила всем телом, чем кончится этот обман.

Дождаться какого-нибудь внятного результата ей, правда, не удалось: первая часть ужина закончилась, и все встали из-за стола. Музыканты, сидящие на веранде, заиграли громче, словно призывая к танцам. Гости, разгоряченные «сердечным вином» и всеми видами домашней фруктовой водки, тоже вышли на веранду. Сумерки сгустились мгновенно, как это всегда бывает в горах и у моря; на широких каменных перилах уже было зажжено множество свечей. Свечные огоньки даже не трепетали в неподвижном августовском воздухе.

Между подсвечниками были расставлены маленькие вазы с букетами незнакомых цветов. Лола поискала глазами Бориса: ей хотелось узнать, что это за цветы.

Он подошел к ней сразу же, как только она нашла его взглядом, хотя для этого ему пришлось прервать разговор, который он вел с одним из космонавтов, Толей. Правда, в ходе застольной беседы Лола поняла, что космонавтом, собственно, является только Иван, а остальные сопровождают его: Толя в качестве врача, Игорь – как руководитель программы его послеполетного восстановления. И в той поспешности, с какой Борис оставил гостей, которых сам же пригласил на этот ужин, Лола тоже почувствовала какую-то ей непонятную, но отчетливую тревогу.

– Какие цветы? – переспросил Борис. – А!.. Это камелии.

– Камелии! – ахнула она.

– Впервые слышу в вашем голосе интерес, – заметил Борис. – Почему?

– Просто… Просто название красивое, – уже спокойным тоном объяснила Лола. – Я в детстве читала «Даму с камелиями» и представляла, что цветы должны быть какие-то необыкновенные.

– Они здесь на всех скалах растут, как сорняки, – пожал плечами Борис. – А я и не думал, что вы такая романтичная особа!

– По-моему, в романтичности меня так же трудно заподозрить, как в любви, – не глядя на него, усмехнулась Лола. – Вы же сами, помнится, это отмечали.

Она не смотрела на него, потому что разглядывала камелии. В трепете свечного пламени они казались густо-фиолетовыми, и Лола пыталась понять, какого они на самом деле цвета, эти небывалые, похожие на мотыльков цветы, которые росли здесь, оказывается, как сорняки.

– Вот проснетесь завтра, а под вашим окном будут стоять вазы с тысячами камелий, – сказал Борис. – Неужели и тогда романтизм не взыграет?

– Миллион алых роз? – пожала плечами Лола. – Я, знаете, даже в детстве удивлялась, когда эта песня только появилась: что уж во всем этом такого впечатляющего? Обычная пошлость и показуха. А вы о ней еще и заранее предупреждаете, – добавила она.

– Я впервые встречаю такую женщину… – протянул Борис; уязвленность все же чувствовалась в его голосе. – По-моему, для Романа Алексеевича явный перебор.

– Ничего, он не обижается.

– Еще бы он обижался! Я имею в виду, такая женщина ему разве что по карману, но не… Не по масштабу.

– А по масштабу, разумеется, вам.

– Разумеется. И я со всей ответственностью заявляю: как только вы осознаете эту очевидность, я готов…

– Контракт будем подписывать? – перебила его Лола. – Или так, в устной форме решим?

– В любой форме. Я готов даже украсть вас прямо с балкона, но вам, как я понял, такие формы не нравятся.

– Мне никакие формы не нравятся.

Лола вдруг почувствовала, что ее охватывает скука.

«Страшная скука, Лолка», – вспомнила она.

И темные, как пропасти, Бинины глаза тоже вспомнила, и мороз снова, как тогда, прошел у нее по коже, хотя вечер был теплый, южный, и в воздухе нежно пахло цветами – наверное, вот этими, камелиями.

– Тогда давайте хотя бы потанцуем, – предложил Борис. – Музыка располагает.

– Но никто ведь не танцует, – сказала Лола, обводя взглядом веранду.

Никто действительно не танцевал, зато все усиленно выпивали. Даже Роман выглядел на удивление возбужденным: алые пятна горели у него на щеках, глаза блестели не обычным перламутровым непроницаемым блеском, а как-то лихорадочно. Не пьян был разве что Сеня; он смотрел на Лолу не отрываясь.

– А это потому, что вы здесь единственная женщина, – объяснил Борис. – И танцевать с вами будет самый удачливый.

И, прежде чем Лола успела что-нибудь на это ответить, он обнял ее за талию и закачался вместе с нею в такт музыке.