Она знала только то, что это делало ее беспокойной, а ее кожа неприятно стягивалась и болела по всему телу. Ужасный недуг.

На следующее утро она неоднократно ловила себя на том, что мечтательно смотрит в окно кареты, где Брендон ехал верхом под затянутым тучами небом. Она не могла перестать думать об их встрече прошлой ночью. Для мужчины, который всегда был таким уравновешенным, уверенным в себе и способным — идеалом для бесчисленных молодых дебютанток, — было шокирующим видеть его навеселе. Она сомневалась, что многие видели его таким.

Она неоднократно видела, как Джордж напивался до беспамятства. На самом деле, всякий раз, когда он приезжал в ее загородный дом на ужин. И он никогда не стеснялся полагаться на то, что один из ее лакеев проводит его домой в конце вечера. На самом деле, его пьяное "я" не так уж сильно отличалось от его трезвого "я". Он был просто… Джорджем, человеком импульсивным и опрометчивым, который часто смеялся над собственными шутками.

Но в случае Брэндона это было неожиданно. Было что-то почти очаровательное в том, чтобы видеть его немного потрепанным.

Она хотела пойти к нему, развязать его галстук, помочь ему снять пальто и ботинки, убедиться, что его подушка взбита, а постельное белье прохладное. И она хотела сделать все это даже после того, как он предупредил ее, чтобы она уходила.

Единственное, что не позволило ей сдвинуться с места, — это то, как он смотрел на нее. В его взгляде было что-то совершенно дикое. И она была совершенно уверена, что, если бы помогла ему добраться до кровати, то оказалась бы в ней с ним.

Даже сейчас при этой мысли ее охватывал ужасный трепет. Было бесстыдно признавать, но он смог бы легко уговорить ее. Особенно если бы он поцеловал ее и обнял так, как тогда, в саду на Сазерфилд-Террас.

Она хотела этого снова. Это заставляло ее чувствовать себя ужасно виноватой. Ей следовало бы думать о Джордже. Она могла представить их совместную жизнь так легко, как будто это уже произошло, и в ее сердце хранились воспоминания о каждом дне.

И ее сердце было наполнено Джорджем. Там просто не было места для Брэндона.

Что ж… возможно, немного все же было. В конце концов, она все еще планировала быть частью его жизни. Его сестра была ее близкой подругой. И у нее не было никаких сомнений в том, что она всегда будет и его другом тоже.

Однако, как только она выйдет замуж за Джорджа, Брэндону придется перестать говорить о маленьких бантиках на ее ночной рубашке, о вкусе ее румянца и о том, что мужчина преодолеет любые препятствия, чтобы завоевать женщину, которую он хочет. Чтобы сделать ее своей, и только своей.

Потому что тогда она сможет перестать задаваться вопросом, каково это — быть этой женщиной.

В этот момент с небес донесся раскат грома, как будто небеса проклинали ее за ее мысли.

Получив надлежащий выговор, Элли села прямее. Она заставила себя отвести взгляд от окна и подумать о чем-нибудь — о чем угодно — кроме Брэндона.

К сожалению, в следующую минуту это сделать оказалось невозможным.

Начался сильный дождь, и Брэндону пришлось сесть в карету. Затем, после серии изменений, организованных ее тетушками, Элли оказалась на одной скамье с ним.

Сначала Мэг была по другую сторону от брата, но она пожаловалась, что его пальто слишком мокрое и что она хочет спать. Тетя Миртл, которая сама выглядела немного сонной, пригласила ее к себе. Она велела Мэг сложить сумки с принадлежностями для шитья там, где сидела она. Конечно, Брэндон мог бы легко расположить сумки между ними, но он оставил все как есть, держась поближе к Элли.

Это была настоящая пытка. Поскольку дождь размочил дорогу, а колеса часто соскальзывали с хорошо наезженных колей, вскоре стало очевидно, что они не смогут избежать соприкосновения.

Элли старалась не думать о том, какой он теплый, или о том, каким твердым ощущалось его бедро всякий раз, когда карета поворачивалась и они сталкивались друг с другом. И каждый раз она слышала едва уловимый вздох и видела, как рука, лежащая на этом бедре, сжимается в кулак, как будто он тоже испытывал мучения.

Напротив них Мэг и тетушки постепенно задремали, убаюканные шумом дождя, тусклым светом и медленным покачиванием экипажа.

На Элли это произвело противоположный эффект.

С каждым прикосновением и надавливанием ее чувства обострялись. Запах дождя, седельной кожи и мыла для бритья Брэндона наполнял каждый ее вдох. На коже выступили капельки пота, отчего батист и шелк прилипли к коже и натягивались при каждом небольшом изменении ее позы. Ощущения переросли в тихую пульсацию, заставившую ее сжать колени. И к тому времени, когда они остановились у ближайшего постоялого двора, чтобы сменить лошадей, Элли чувствовала себя так, словно готова была разлететься на части.

К счастью, дождь прошел, и остаток пути им не придется путешествовать в такой тесноте.

Когда она вышла на улицу, воздух был таким густым и липким, что последнее, чего Элли хотелось, — это заходить в душную гостиницу. Ее нервы были натянуты, как струны арфы. Ей нужно было мгновение, чтобы отдышаться, собраться с мыслями.

Извинившись перед тетушками, она обошла крытый соломой постоялый двор и обнаружила огороженный огород, блаженно пустой. Она прокралась внутрь и глубоко вдохнула аромат трав и цветов, пытаясь отогнать пьянящий запах Брэндона.

Но она не могла перестать думать о нем. Ее кожа горела. Расстегнув спенсер, она раздвинула ткань, чтобы ветерок охладил ее.

Она не ожидала, что Брэндон последует за ней.

— Мисс Пэрриш, здесь небезопасно находиться, — его слова на мгновение запнулись, когда она удивленно обернулась, и его взгляд метнулся вниз, к разошедшейся ткани, — одной.

Элли не стала возиться с пуговицами. Что-то в тлеющем голоде в его взгляде, последовавшем за этим тяжелом глотке и часе, который она провела с ним в тесном контакте, — все это разом обрушилось на нее.

Она даже не осознавала, что делает, когда начала приближаться к нему, или даже когда положила руки ему на затылок и притянула его губы к своим. Но когда он поймал ее и притянул к себе, прижимая к бешено колотящемуся сердцу, она поняла, что найдет ответ в его поцелуе и в ощущении его рук, обнимающих ее.

Элли прижалась губами к губам Брэндона, раздвигая его губы с голодным настойчивым бормотанием. Он ответил хриплым стоном удивления и одобрения, вырвавшимся из глубины его горла, и подтянул ее повыше,