в союзе, пусть даже временном, копируют прикосновения друг друга и язык тела. Влюбленные могут синхронизировать свои гамма-колебания и определенные гормоны, когда они вместе. Но ярче всего это проявляется в отношениях между матерью и ребенком на ранних этапах жизни. Когда их тела находятся в гармонии друг с другом, их сердцебиения могут синхронизироваться, колебания альфа- и гамма-ритмов в мозге – сливаться воедино, а уровни окситоцина и кортизола начинают изменяться.

И такое происходит не только у нас. У других животных их социальное поведение и ряд функций организма формируются под влиянием получаемого количества прикосновений. У всех млекопитающих есть нечто общее – это С-тактильные афферентные нейроны, обнаруженные в волосистой части кожи и спинном мозге. То, как часто мама-крыса лижет своих детей, оказывает огромный эффект на психологию малышей. Можно смело предположить, что похожие механизмы наряду с приятными ощущениями, которые они вызывают, и преимуществом, которое они дают организму, встречаются у всех млекопитающих на нашей планете.

В 1950-х годах психолог Гарри Харлоу отнял малышей макаки-резус у матери сразу после рождения и изолировал некоторых из них на срок до года. Он хотел доказать важность тактильного комфорта для поведения. Харлоу обнаружил, что, когда особей вернули в компанию других макак, они не могли общаться, рвали на себе шерсть и кусали себя за руки и за ноги. Неудивительно, что эти эффекты проявлялись постоянно у тех, кто был изолирован дольше всего. Позднее Харлоу изучал детенышей обезьян, которым давали два имитирующих мать манекена – проволочный, дающий молоко, и мягкую куклу.

Он обнаружил, что обезьяны приходили к проволочной маме только за едой, а затем возвращались в объятья тряпичной куклы. Спустя десять лет экспериментов Харлоу пришел к банальному заключению, что физическая и социальная привязанность и взаимодействие крайне важны для нормального развития у обезьян, особенно в первые месяцы. Таким образом, он успешно сообщил нам то, что было известно матерям на протяжении тысячелетий.

По понятным причинам подобные исследования на людях запрещены. Единственный похожий эксперимент в новейшей истории, который разрешили провести на человеческих моделях, состоялся тогда, когда бывший румынский лидер Николае Чаушеску счел возможным отправить сотню тысяч детей в детские дома. Ужасное пренебрежение к жизням отверженных детей стало следствием беспощадных требований его мании величия. Выращенные без сенсорной стимуляции и физической привязанности, эти дети демонстрировали ряд серьезных физических недостатков – от проблем с равновесием и координацией до задержек пространственно-визуального восприятия и языкового развития.

В глубине подобных экспериментов кроется тягостная истина: наши тела могут иметь основополагающее значение для того, кем мы являемся. Это не означает, что изменять наши тела на протяжении нашей жизни неправильно. Говоря, что наши тела могут иметь для нас основополагающее значение, я лишь предполагаю, что, возможно, у нас не получится уйти от жизни человека-животного на Земле каким-нибудь конструктивным образом. Мы, несомненно, можем изменять и расширять возможности наших физических форм и продолжительность жизни. Но, возможно, существуют некоторые критические пределы, после которых динамика жизни уже не будет подчиняться нашей воле. На наши личные взгляды сильно влияет почти все – от того, сколько мы спали, от всплеска и спада гормонов до мозгового кровоизлияния. Утверждать обратное – это все равно что пребывать в фантазиях, будто мы столь же неизменны, как компьютерная программа. И желать, чтобы нас каким-то образом исправили.

Специалист в области искусственного интеллекта Питер Бентли считает, что мы должны быть осторожны в предположениях, что машинный интеллект сможет заменить, а не дополнить человеческий и животный интеллект. «Мы предполагаем, что интеллект возникает из-за сложностей, но эта модель может быть ошибочной», – сказал он мне. Он может, например, возникать в результате чего-то вроде гомеостаза. «Эволюция прошла испытания на протяжении четырех миллиардов лет, – говорит Бентли. – Эволюция манипулирует генами как своего рода интеллектом, решая проблемы выживания». Действительно ли мы хотим уничтожить эволюцию? Есть опасность, что в результате мы «удалим из жизни процесс мышления».

В конце концов, компьютер должен быть секирой, а не человеком. Это инструмент, который должен помогать нам, а не заменять нас. Когда мы используем компьютер или телефон для выполнения функций родителя или друга на ранних этапах развития ребенка, мы предполагаем, что интеллект живет только в мозге. Но мы забываем, что, когда люди учатся друг у друга, они не только обмениваются информацией, которая углубляет их знания, но и задействуют каждую часть своего тела, чтобы распространить обучение на движение, социальный интеллект, долговременную память и понимание самого себя.

Что случится, если мы заменим плоть, которая возникла сама по себе, на металлы или материалы, добытые из недр астероида, принадлежащего частной компании? Компьютерные программы можно взломать, удалить или переписать. По сравнению с моделями искусственного интеллекта наши тела гораздо менее уязвимы. Наш осознающий жизненный опыт может уменьшиться или исчезнуть при определенных ограничениях, но наши умные тела все равно остаются. Даже когда болезнь Альцгеймера словно кислотой разъедает воспоминания и индивидуальные особенности личности, тело на время сохраняет свой интеллект, кишечник функционирует, кровь, клетки и энзимы продолжают работать. С этой точки зрения мы кажемся временными хранителями жизненной силы, которая каким-то образом знает, что делать в наше отсутствие. Как будто у жизненных систем нашего организма есть какой-то властный разум, о котором мы практически ничего не знаем.

Мы одержимы мыслями о том, что могут делать машины, не замечая, насколько потрясающим является человеческое тело, их создавшее. Все мы время от времени впадаем в панику при мысли о болезнях. Многие из нас вверяют свое здоровье и благополучие нашим системам здравоохранения. Но мы забываем, что доктора зачастую лишь поддерживают наши невероятные природные способности. Наша иммунная система состоит из стольких элементов, что мы можем даже поверить в то, что ее не существует. Однако она просто поразительна. Клетки и химические вещества внутри нашего организма должны отличать то, что является нами, от того, что не является, а также то, что безвредно, от того, что может нас убить. Ученым понадобились десятилетия, чтобы выяснить, как иммунная система животных реагирует на новые, созданные человеком вещества, которых не было в привычной им среде. Как различные аспекты иммунной системы опознают нечто, им неизвестное, а тем более признают это опасным? Иммунологи обнаружили, что есть возможность исследовать и идентифицировать это практически на молекулярном уровне. И наши тела могут это делать, потому что все организмы на нашей планете принципиально похожи. Именно благодаря этой схожести и работает наша иммунная система.

«Я верю в тебя, моя душа, – писал Уолт Уитмен в своей “Песне о себе”, – но другое мое Я не должно перед