как бы героически не держался, получал однажды мощную пробоину в лоб. Или, как это было под Семятичами и Брестом, подрывники из штурмовых групп спускали взрывчатку через вентиляционные трубы, через шахты невставленных перископов, лили туда бензин и добивали оставшихся защитников из автоматов…

Шестьсот бойцов брестского укрепрайона сумели задержать на границе 293-ю пехотную дивизию до 30 июня, а 167-ю пехотную дивизию в опорном районе южнее Бреста еще дольше.

Большая часть боеприпасов в дотах была израсходована в первый же день войны. Все реже огрызались огнем казематы, все ближе подкатывались к ним вражеские пушки.

В дотах было темно – от попадания снарядов в стены погасли фонари. Легкие забивали густая цементная пыль и пороховые газы. От россыпи на полу горячих стреляных гильз в казематах, и без того разогретых июньским солнцем, стояла немыслимая жара. При прямых попаданиях вражеских снарядов в бетон воздух сотрясался так, что из ушей текла кровь. Люди теряли сознание. Но гарнизоны держались сутки… двое… неделю… вторую…

Глава восемнадцатая. Мечта адъютанта

Капитан Горохов нравился женщинам. Да и кому бы не понравился подтянутый молодой командир, строгий и вежливый, синеглазый и светлоусый, похожий на лощеного белого офицера из кинофильма про Гражданскую войну. Одна девушка ему так и сказала: «Тебе бы у Врангеля служить, а не в Красной Армии». Сказала вроде бы в шутку, а попала в точку. Разумеется, сын паровозного машиниста из Смоленска Василий Горохов и не помышлял о подобной карьере. Но кумиром его был один из царских офицеров – поручик Николай Пржевальский, выдающийся путешественник, географ, разведчик и натуралист. Василий со школьных лет мечтал стать таким, как он. Его юношеский дневник открывался словами Чехова: «… один Пржевальский… стоит десятка учебных заведений и сотни хороших книг… идейность, благородное честолюбие, имеющее в основе честь родины и науки… делают его в глазах народа подвижником, олицетворяющим высшую нравственную силу… Николай Михайлович – первый европеец, рискнувший отправиться в экспедиции в Центральную Азию. Более девяти лет провел великий путешественник в четырех путешествиях-экспедициях, пройдя различными маршрутами 30 000 верст. Он прошел и изучил малодоступные районы Уссурийского края и Центральной Азии».

Из-за Пржевальского поступил двадцатилетний парень в Тверское кавалерийское училище, чтобы поближе быть к лошадям, на которых мечтал совершать свои экспедиционные походы. Василий освоил горно-вьючное дело. Изучал татарский язык, который лежит в основе почти всех тюркских языков. А главное – закалял волю и тело. Учился повелевать собою. Запрещал себе то, к чему влекли соблазны. Вот и сейчас, сидя в маленькой комнатке напротив Галины (Дарима ушла в кино), он прекрасно понимал, что в этом вечернем уединении с такой притягательной девушкой может произойти все то, о чем он втайне мечтал. Стоит лишь протянуть к ней руки, обнять… Но он приказывал себе удержаться, и удерживался. Рассказывал Галине о своих дальних планах, когда он, выйдя в запас, организует на Алтай свою конную экспедицию, продолжит дело Пржевальского. Читал ей стихи на татарском языке.

Галина знала, как ведут себя мужчины в таком интимном полумраке, и она ждала, что и этот замечательный парень возьмет ее за руку, приобнимет, и она, конечно же, не будет его отталкивать… Она хотела этого и всячески старалась подвигнуть его к этому. Но писаный Лель с волоокими глазами, продолжал оставаться капитаном Гороховым, адъютантом командарма, он увлеченно расспрашивал ее о возможностях крылатых питомцев, и сможет ли он из своих далеких экспедиций, из глухоманного Горного Алтая, посылать голубеграммы в тот же Бийск или Барнаул. Он увлекся своей идеей, и даже пригласил Галину в будущую экспедицию, и она согласилась следовать с ним в любую тьмутаракань… Такое согласие было равносильно признанию в любви, и его следовало бы закрепить поцелуем, но Василий, несмотря на поздний час, продолжал рассказывать о неразгаданных тайнах Горного Алтая, где по преданию побывал сам Будда. Посмотрев на часы, он извинился за столь поздний визит, пожелал спокойной ночи и удалился на свой первый этаж, в свою келью…

Галина не могла знать, что он сделал это величайшим усилием воли, сцепив зубы, сжав до боли пальцы… Он одержал еще одну победу над собой. Надо уметь подавлять свои желания, иначе ничего в жизни не добьешься. А добиваться предстояло многого. Прежде всего, поступить в следующем году в военную академию имени Фрунзе. Генерал Голубцов обещал оказать содействие, и, наверняка, поможет ему поступить на облюбованный факультет. А потом он заочно закончит географический факультет МГУ и начнет готовить свою экспедицию на Каракольские озера Горного Алтая. Он уже сейчас наметил тех немногих людей, которых возьмет с собой. И Галина Черничкина – в их числе. А пока – железная воля и никаких расслаблений!

Он разделся и улегся на жесткую, как рахметовское ложе, кровать, накрывшись тонким одеялом, чтобы не привыкать к теплу и комфорту.

Глава девятнадцатая. «Негативные высказывания»

У Голубцова был нестандартный размер головы – шестьдесят второй. Всегда приходилось шить фуражки на заказ. А тут оставил свою фуражку на вешалке в кабинете, на ходу надел фуражку Дубровского. А того на четыре номер меньше – 58-й. Весь день ездил по УРам в чужом головном уборе, от тесного околыша разболелалсь голова. Вернулся к себе, растер виски коньяком (проверенное средство) да еще внутрь принял пару «мух». Вроде бы отпустило. Но тут Горохов принес документ, от которого снова заныли виски. Адъютант положил перед ним бумагу от члена Военного Совета дивизионного комиссара Дубровского. Это была сводка на злобу дня – отклики в 10-й армии на «Заявление ТАСС от 15 июня 1941 года» насчет вредных слухов о скорой войне. Такие сводки Дубровский готовил на всякое значительное общеполитическое событие в стране. «Положительные высказывания» Голубцов пропустил и начал с подборки негативных мнений.

«…Красноармеец 1-го сабельного эскадрона 144-го казачьего полка С. Евсеенко заявил в курилке „Если такая дружба пошла, то нам тут на границе делать нечего. По домам надо расходиться“…

…Старшина строевого отдела штаба 25-й танковой дивизии (13-й мехкорпус) П. Кукура сказал командиру танка старшему сержанту Кульбицкому: „Гитлер Сталину не товарищ. А тех, кто сочиняет такие заявления, тех надо