Анжуйская в письме от мадам де Монфор. – Боюсь только, что чрезмерная забота со стороны графа д'Арманьяк может стать препятствием к дальнейшему развитию этой веселости. Хорошо зная королеву, я могу предположить, что уже до окончания месяца она попытается что-либо предпринять и наверняка совершит непоправимую глупость».

Мадам Иоланда задумчиво сложила письмо.

Скучающую женщину нельзя злить, вытесняя её скуку лишь короткой надеждой. Если дурочке Изабо так приспичило влюбиться, нужно дать ей возможность утолить свою страсть. И сделать это деликатно, незаметно, чтобы ни у кого, упаси Господи, не возникло и тени сомнения в добропорядочности ее величества. Жаль, конечно, что дворянчик этот из чужой «конюшни», но при хорошей организации дела и он побежит под седлом не хуже прочих.

Мадам Иоланда решительно встала.

Да, пора! Кажется дело о браке её Мари и Шарля Валуа решится без проблем. А если все действительно хорошо организовать, то и другие вопросы со временем тоже неплохо разрешатся.

ШАГ В СТОРОНУ

Жизнь в столице любого государства от жизни в его же провинциях может отличаться какими угодно определяющими чертами, но всегда и везде существовало и существует отличие, неизменное как восход солнца над горизонтом. Деятельность столиц – этих огромных человеческих ульев не теряет активности круглые сутки. И пока провинция мирно засыпает после обычных житейских дел, столица словно праздный аристократ припудривается, наряжается и отправляется с визитами – возможно и не такими официальными как днем, зато более значимыми.

Парижский особняк графа Арманьякского был неуклюжим и мрачноватым строением, бочком зацепившимся за аристократический квартал. Переделок и усовершенствований он пережил немало, но ни одно не смогло украсить его больше, чем изменение в общественном положении самого хозяина.

Не самый многолюдный в прежние времена, теперь этот особняк не успевал переводить переводить дух между посетителями. В дневное время весь его внутренний двор и первый этаж выглядели не хуже дворцовых галерей в часы приемов. Просители, секретари и посыльные множились и убывали в зависимости от того, находился ли граф Бернар дома или уезжал в какое-то другое место по делам государственным. Зато торговцы всякой снедью, цирюльники и нищие к воротам особняка только прибывали и прибывали, заполняя собой крошечную площадь перед входом. Все они прекрасно понимали, что здесь не дворец и никто их прочь не погонит, но томящиеся в ожидании посетители обязательно захотят перекусить, подравнять отросшие волосы, рвануть больной зуб или, выходя от всесильного графа в хорошем расположении духа, бросить монетку-другую нищему калеке, которого, идя входя сюда с грузом проблем на плечах, раздраженно пнули ногой.

Прежней немногочисленной челяди для обслуживания уже не хватало. Пополнение из окрестных деревень набирали лично старшая фрейлина графини и секретарь графа. И странно, наверное, было вчерашним деревенским жителям наблюдать, как с наступлением темноты улица перед особняком не пустела и в благодатный сон не погружалась. Она только меняла свое лицо, окончательно избавляясь от нищенских лохмотьев и торговых лотков, и преображалась в даму знатную, не пачкающую ног о грязь в грязи мостовой. Длинные вереницы скороходов с факелами то и дело подбегали к воротам, обрамляя дымным ореолом то богато украшенные носилки, то карету, то дорожный возок. Но двери следовало распахивать перед всеми одинаково широко, потому что и на самом невзрачном экипаже оранжевым отблеском от факельных огней мог блеснуть герб, составлявший не только славу Франции, но и её богатство.

Так и случилось вьюжной ночью конца ноября, когда управляющий графа Арманьякского с бесконечными поклонами распахнул дверцы большой кареты с гербом Анжу и подал руку приехавшей даме.

– Вашу светлость давно ждут, – сказал он с тем почтением, которое заставляет даже собак, бегающих под ногами, замереть и тихо отсесть в сторону.

Дама зябко повела плечами, окинула равнодушным взором костер во дворе и греющихся возле него слуг. Отметила про себя гербы на их перчатках4, чему-то едва заметно улыбнулась и пошла в дом.

* * *

– О, ваша светлость, дорогая моя, какое счастье снова видеть вас в Париже!

Прекрасная более чем когда-либо, Бонна д’Арманьяк аккуратно положила игральные карты на край стола и поднялась навстречу герцогине.

– Никак не могу выпустить из рук ваш подарок. Пять минут назад мой драгоценный зять даже грозился уехать, если я немедленно не отложу колоду в сторону, а я сказала, что он просто завидует!

Мадам Иоланда осмотрелась.

Щедро освещенная комната была заполнена людьми, но судя по тому, что из-за карточного стола поднялись с приветствием только двое мужчин, все остальные, согнувшиеся в поклонах, составляли дворян их свиты. А в дамах герцогиня узнала фрейлин мадам Бонны.

Что ж, значит – лишних нет. Тем лучше…

– Если граф желает, я велю заказать для него такую же, – произнесла она с улыбкой.

Пару дней назад герцогиня приехала в Париж, и в тот же день её посыльный принес в этот особняк красиво украшенную коробку, внутри которой мадам Бонна с восторгом обнаружила колоду карт итальянской работы. Подарок безумно дорогой и присланный с явным расчетом. Страстная поклонница модной игры графиня, конечно же, не смогла бы оставить подношение без ответа, и сегодня устроила прием исключительно в честь этих новых карт и, естественно, их дарительницы.

В приглашении, которое мадам Бонна отправила герцогине, особо оговаривалось, что партнеров для игры дамы выберут сами. Своего графиня уже определила и спрашивала – кого мадам Иоланда сочла бы достойным партнером для себя? Герцогиня ответила короткой запиской с именем и, перечитав еще раз письмо мадам Бонны, улыбнулась с явным удовлетворением. Все-таки что ни говори, а людей она хорошо знала: в отсутствие занятого делами мужа графиня пригласила партнером именно того, кого и следовало…

И вот теперь за карточным столом собрались люди на первый взгляд не самые значительные, но по тайным планам герцогини Анжуйской крайне ей необходимые.

Партнером мадам Бонны выступал молодой граф де Вертю – сын убитого Луи Орлеанского, который вскоре должен был вступить в законные права наследования отцовского титула.

Сразу после убийства и прощения явного убийцы, юноша демонстративно покинул Париж, укрылся в имении графа д'Арманьяк, дуясь на весь белый свет, и вскоре стало известно, что графа он называет отцом, обручился с его дочерью и завершил обручение браком около трех месяцев назад.

Свадьба разочаровала многих, желавших выделиться перед лидером новой правящей партии. Она была настолько приватная, что в прежние времена показалась бы до неприличия скромной. Однако, времена переменились. Став фактическим правителем Парижа, мессир Бертран посчитал расходы на пышные празднества роскошью непозволительной и ограничился только короткой церемонией в приходе своих владений.