– Разумеется.

– Отлично. – Де Бурбон переместился так, чтобы стражники видели только его спину. – А теперь я скажу, что известно мне. По некоторым сведениям, герцогиня благоволит вам настолько, что уже упросила мужа подыскать должность при своем дворе, чтобы после подписания брачного договора вы смогли бы уехать в Анжер вместе с Шарлем. Но источник, сообщивший эти сведения, полагает, что служить вы будете не столько при герцоге, сколько при самой герцогине…

Дю Шастель резко поднял голову.

– Тссс! – Герцог едва заметным движением стиснул запястье мессира Танги и, вскинув брови, тонко улыбнулся. – Я не имел в виду ничего дурного. Её светлость известна мне слишком хорошо, чтобы подозревать её в каких-то недостойных привязанностях. Имелась в виду лишь та степень доверия, которой герцогиня вас удостоила. И, по моему разумению, лучшей кандидатуры она найти не могла. Я же не случайно сказал, что смотрим мы с вами на одну монету, только по-разному.

Танги дю Шастель высвободил руку.

– Я не понимаю, чего хочет ваша светлость.

– Только одного – желания понять. – Улыбка на лице герцога сделалась шире, но взгляд стал напряженней и тверже. – Партия, к которой я принадлежу, у власти очень недолго, и положение наше непрочно. Все понимают, что Жан Бургундский в своем замке мирно сидеть не будет, к тому же, как опекун дофина, он все еще имеет кое-какие права… Но речь не о нем. Бургундец, в конце концов, далеко. Зато прямо здесь, в Париже, имеется враг такой же непримиримый и очень нам мешающий… Я надеюсь, пояснять – кто это не нужно?

Герцог сделал вид, что поправляет ворот камзола и бросил осторожный взгляд на стражников и на дверь.

– Пока королева имеет здесь хоть какое-то влияние, – зашептал он, – мы все находимся под дамокловым мечом перемен! Состояние короля, скажем так, не самое стабильное. Назначения на ключевые должности в государстве наших сторонников и без того проходят очень тяжело, и о том, чтобы коннетаблем стал граф Арманьякский, остается только мечтать, а тут еще эта вавилонская блудница! Вы же понимаете, что полномочия дофина не так уж велики и право второй подписи по-прежнему за королевой, что, поверьте, очень мешает нашим планам..

Танги дю Шастель, не выдержав, пожал плечами.

– Ваша светлость, если вам было нужно только понимание, то суть ваших проблем уже достаточно хорошо ясна. Однако, начали мы разговор с другого, и кое-что там меня задело, поэтому извольте объяснить, почему вдруг планы герцогини Анжуйской дали вам повод думать, будто брак двух детей поможет вашей партии удержаться у власти? И причем тут я, в конце концов?

Доверительность на лице герцога исчезла мгновенно, как будто захлопнули окно.

– Не брак, – произнес он холодно, – а родство дома Анжу с домом короля. Оно придаст влиянию герцогини совершенно иной статус, и если вы сможете подвести её светлость к тому, чтобы возглавить оппозицию против Изабо, наша благодарность…

Договорить герцог не успел. Со стороны коридора послышался вдруг шум множества шагов, совершенно непривычный для этой части дворца, и через мгновение приемную буквально затопило людьми.

– Её величество королева! – запоздало вскрикнул изумленный де Бурбон и согнулся в поклоне.

Следом за ним согнулись в поклонах и дю Шастель с Шарлем. Один – по-рыцарски прижав руку к груди, а другой – досадливо закусив губу.

ШАГ НАЗАД.

Изабо крайне редко бывала в Лувре. И хотя скука, которую она всегда здесь ощущала, давно уже перебралась и в особняк на улице Барбет, королева все равно продолжала считать, что там, в особняке, ей живется и безопаснее, и веселее.

Хотя какое уж веселье?!

Прошедший год истрепал Изабо все нервы.

Сначала герцог Жан, этот наглый коротышка, наводнил Париж своими английскими наемниками! Видите ли, ему без них столицу не удержать! Все как один – ненавистно рыжие, веснушчатые, с пустыми глазами и веками, словно бы лысыми из-за бесцветных ресниц. Скукой от них веяло за милю, зато наглостью все эти «сэры» и «милорды» могли потягаться даже с коротышкой!

Слава Богу, в марте умер их король Генри, и всю свору словно ветром унесло. Помчались присягать новому королю, а коротышку Бургундца бросили одного. Ох, как быстро он притих! Особенно когда арманьяки снова подняли головы – и не просто так, а с помощью тех же англичан! Куда только подевались и высокомерие, и снисходительная медлительность, и этот наглый ненавистный жест, которым он при добром расположении духа хватал её за грудь… О, Господи! При одном воспоминании об этом у Изабо портилось настроение, и даже если закрадывалась в сердце какая-то жалость к поверженному герцогу, её тут же выталкивало прочь отвращение.

Неужели это всё, что ей осталось?

А ведь кажется только вчера юные вассалы слюной исходили, целуя подол её платья, заглядывали жалобно в глаза и только что хвостом не виляли, мечтая, чтобы их поцелуям было позволено подняться выше.

Ах!

Сколько раз, вспоминая об этом, Изабо закрывала глаза и снова, снова, как в тот далекий год её самой прекрасной юности, встречалась взглядом с еще живым и божественно красивым Луи Орлеанским.

Ощущения, конечно, были уже не так ослепительны – время многое в них подтёрло, добавив мрачности из будущего – но главное всегда оставалось неизменным. И повернувшееся к ней лицо, все так же медленно, в ореоле, затмевающем все вокруг, выплывало из толпы и приближалось, приближалось, приближалось…

От этих, тысячекратно вызываемых видений, Изабо чуть с ума не сошла.

Июль выдался на удивление жарким, поэтому спать она перебралась в верхние покои, где имелся выход на широкий каменный балкон, густо заросший виноградом. Прохладными ночами здесь так отрадно мечталось об идеальном возлюбленном с глазами Луи, его телом и голосом, со всеми его лучшими манерами и привычками, с его теплыми руками и мягким голосом. И возлюбленный этот был не знатен, не богат, зато более предан, и, уж конечно, не умирал под топором наемного убийцы из-за глупых политических притязаний!

Изабо даже плакала несколько раз – так прекрасна была её грёза! И постепенно довела себя до такого исступления, что не сразу поняла, какая беда свалилась на неё в августе, когда Жан Бургундский позорно сбежал, сдав Париж своим противникам.

Беда эта звалась Бернар д'Арманьяк, и по сравнению с ним даже наемники-англичане показались королеве милыми людьми. Граф и раньше её не жаловал, но теперь без Луи, без защиты коротышки Бургундца и даже без королевской защиты – потому что идиот Шарль вдруг снова стал впадать в подозрительность – совсем обнаглел! И его презрение королева постоянно ощущала