Джорджи поняла, что настаивать бесполезно, и заговорила о подругах.

— Настоящая женская дружба требует времени, которого у меня никогда нет, — холодно заметила Рори. — Но все имеет свою цену, а я люблю свою работу. И поэтому не жалуюсь.

Может, и нет, но Джорджи показалось, что в голосе Рори прозвучали нотки сожаления. Она жизни не представляла без поддержки подруг и перед уходом вдруг услышала собственный голос, приглашающий Рори на завтрашний ужин.

К ее удивлению, Рори согласилась.

Брэм ждал ее по другую сторону калитки.

— Ну как все прошло?

— Нормально.

Пожалуй, лучше отложить на завтра сообщение о том, что она пригласила Рори. Если сказать сейчас, он выпишет из Франции шеф-повара и наймет оркестр. На ее деньги.

— Насколько нормально?

— Я сказала, что не буду чернить тебя. И сдержала слово.

— Хочешь сказать, что все так и было?

— Я объяснила, что ты повзрослел и воспылал истинной страстью к проекту.

— Правда, объяснила? С совершенно серьезным лицом?

— Абсолютно! Господи, мне поклясться, что ли?

Он схватил ее в объятия и прильнул к губам чувственным поцелуем. И при этом его глаза восторженно блестели, как у добермана, которому неожиданно кинули здоровенную мясную кость. Джорджи немедленно начала таять. А почему нет? После всего, что ей пришлось пережить, она заслуживала безграничного, бездумного наслаждения.

Он обнял ее за бедра.

— Где Мег?

— На концерте. Хочешь секса втроем?

— Не сегодня.

Он снова поцеловал ее. И снова. Они ласкали друг друга и не могли оторваться.

Наконец он отпустил ее, да так резко, что она едва не упала, и бросился к веранде.

— Чаз! Эрон! Немедленно сюда!

Ему пришлось крикнуть еще раз, прежде чем они появились. Эрон работал сверхурочно, переделывая сайт Джорджи.

У него на шее висели наушники. Чаз держала в руке смертоносный на вид мясницкий нож.

Брэм вытащил из бумажника пару пятидесяток.

— Вы оба свободны на сегодня. Это небольшой бонус за усердную работу. А теперь проваливайте. Увидимся утром.

Эрон уставился на банкноты с таким видом, словно в жизни не имел дела с деньгами. Чаз злобно скривилась:

— На случай если никто не заметил, я готовлю ужин.

— И я знаю, что завтра он будет еще вкуснее.

Он взял их за руки и повел к двери, выходившей в гараж. Все это время Чаз громко протестовала.

— По крайней мере позволь мне хотя бы выключить гребаную плиту, прежде чем ты сожжешь дом!

— Я все сделаю сам.

После ухода парочки Брэм схватил Джорджи за руку, втащил в дом и запер двери. Они быстренько выключили плиту и направились в спальню. Его настойчивость будоражила ее, но она все же нахмурилась:

— Не думаешь, что это слишком… поспешно?

— Нет, — бросил Брэм, запирая дверь. — Раздевайся.

— Не заставляй меня просить дважды, — предупредил Брэм, когда Джорджи среагировала недостаточно быстро. И голос при этом у него был такой хрипловато-чувственный, что ее охватила новая волна желания.

Все настолько восхитительно несложно! Он хотел женщину, она хотела мужчину, только и всего. Наконец-то ее мучения позади и она может наслаждаться каждым моментом тайной любви.

— Заметано.

Джорджи стянула топ.

— Сейчас я тебя нокаутирую.

Брэм уставился на ее грудь, просвечивающуюся сквозь светло-желтое кружево бюстгальтера, и его взгляд наполнил ее наслаждением. Джорджи нравилось чувствовать себя желанной, и не важно, что она просто подвернулась ему под руку. Брэм сжал ее запястье.

— На этот раз я хочу лежать в постели. Чтобы видеть каждый дюйм твоего тела.

Она едва не растеклась, прямо здесь, посреди спальни. Глядя в его затуманенные лавандовые глаза, Джорджи напомнила себе, что он настолько ей безразличен, что не сможет причинить боль.

Но тут Брэм поцеловал ее, и все мысли мигом вылетели из головы.

На этот раз не было медленного стриптиза. Они разбросали одежду по всей комнате и набросились друг на друга. До вчерашнего дня Джорджи никогда не отдавалась мужчине без любви, но теперь совершенно потеряла голову. Не переставая ласкать ее, Брэм раздвинул ее ноги и положил себе на плечи. Джорджи изводила и дразнила его в ответ. Не для того, чтобы завести. Потому что так хотела сама, потому что они занимались любовью для ее удовольствия. Не для того, чтобы ублажить мужчину, который ее не любил.

Он был земным. Грубоватым. Основательным. Ласкал ее пальцами. Губами. Своей плотью. Она испытывала блаженную, ослепительную свободу. Финальный взрыв был сокрушительным.

Потом она, обмякшая, лежала под ним и чувствовала себя настолько вымотанной, что едва могла ворочать языком.

— О… я… уверена… что в следующий раз… будет лучше…

Брэм лег на спину, тяжело дыша, мокрый от пота. Губы его искривились в ленивой улыбке.

— Давай будем честны: для такой женщины, как ты, одного мужчины недостаточно.

Джорджи расплылась в улыбке.

До сих пор Брэм был единственным мужчиной, которого Чаз приглашала в свою квартирку, но теперь на диване сидел Эрон. Он так и не снял наушники, у колена болтался джек. На нем были потертые джинсы и помятая зеленая футболка. Курчавые волосы дыбом стояли над круглым лицом. Очки на носу сидели криво.

— Ты не можешь оставаться здесь, — бросила Чаз. — Уходи.

— Я уже сказал. Ключи от машины остались в офисе Джорджи.

— Возьми мою.

Брэм купил ей сверкающую новенькую «хонду-одиссей», но Чаз покидала дом только в самых крайних случаях, поэтому ездила в машине лишь за покупками. Брэм позволил ей обставить квартиру по своему вкусу. Чаз выбрала современную мебель в шоколадных и светло-коричневых тонах, а также простой черный стеллаж, угловатый стул для чтения и пару простых черно-белых абстрактных гравюр. Идеальный порядок. Все чисто и мирно. Все, если не считать Эрона.

Он рассеянно почесал грудь.

— Водительские права в моем бумажнике, а бумажник тоже остался в офисе Джорджи.

— И что? Я несколько лет водила машину без прав.

Она научилась водить в тринадцать — это была вынужденная необходимость, поскольку сама она представляла гораздо меньшую опасность на дорогах, чем вечно пьяная мачеха.

У нее и Эрона были ключи от дома, однако никто не спешил туда вернуться. По крайней мере квартирка над гаражом была в противоположной стороне от хозяйской спальни. Не хватало еще, чтоб ей пришлось подслушивать, как Брэм и Джорджи занимаются любовью. Она терпеть не могла Джорджи. Терпеть не могла, когда Брэм смеялся над очередной глупостью, высказанной женой. Терпеть не могла, когда они разговаривали о фильмах, которых сама она никогда не видела. Чаз хотела быть для него главной. Идиотизм, конечно…