Все происходило как в тумане – нелепые извинения перед ней и девочками (нет, к сожалению, они не могут войти, ему так жаль, так жаль, он объяснит, когда сумеет, но сегодня это просто невозможно), потом растерянность на лице Пегги, перерастающая в боль, и, наконец, разочарование. Не в силах наблюдать, как Пегги загоняет озадаченных девочек назад в автомобиль, Эндрю убежал в дом, на ходу затыкая уши пальцами – ему невыносимо было слушать их расспросы, почему они уезжают так скоро. Эндрю миновал коридор с исцарапанными стенами, облако парфюма, поднялся по лестнице, вошел в квартиру и беспомощно услышал, как отъезжает машина. Когда шум двигателя затих вдали, Эндрю опустил взгляд, увидел разложенную железную дорогу, аккуратную, ухоженную, очень недешевую, и вдруг принялся пинать и топтать ее. Осколки путей и декораций летели в разные стороны, ударяясь о стены. Когда он остановился, комната представляла собой сцену разрушения с опустившимся на нее покровом тишины. Сначала Эндрю ничего не чувствовал, но потом адреналин иссяк, и на него темной тошнотворной волной накатила боль. Эндрю дополз до кухни и нашел немного замороженной фасоли, потом обыскал посудный шкаф, надеясь добыть аптечку первой помощи. Вместо нее обнаружились две бутылки столового вина, покрытых толстым слоем пыли. Эндрю пил, пока не перехватило дыхание и вино не полилось изо рта на шею, и выхлебал сразу полбутылки. Потом, передвинувшись, уселся, опираясь спиной о холодильник, и в конце концов погрузился в беспокойный сон. Очнувшись уже после трех, перебрался на кровать. Эндрю лежал, обливаясь слезами, и думал о Пегги, едущей сквозь ночь, и перед глазами стояло ее лицо, бледное и испуганное, то и дело озаряемое огнями уличных фонарей.

Телефон Эндрю выключил и положил в выдвижной ящик кухонного стола. Он не собирался ни с кем ни о чем разговаривать. Ему было наплевать, что там с Китом. Может быть, его уже уволили.

Когда настало утро, Эндрю не смог придумать ничего лучшего, как только вернуться к исполнению служебных обязанностей и отправиться по назначенному адресу. В час пик он сидел в метро среди пассажиров; странное дело, но сильнейшая боль в ноге заставляла его всматриваться в людские лица – ему так хотелось, чтобы кто-нибудь спросил, в порядке ли он.

Адрес объекта казался знакомым, но только дотащившись до места, он узнал дом, который они посещали с Пегги в ее первый рабочий день. (Эрик – кажется, так звали мужчину?) Готовясь войти в дом покойного Тревора Андерсона, он обвел взглядом мокрые от дождя бетонные блоки, едва видимые на асфальте контуры «классов» и остановился на мужчине с двумя сумками, старавшемся открыть дверь в квартиру, где жил Эрик. Знает ли незнакомец, что там произошло? И сколько тысяч человек в этот самый момент пробуют открыть дверь в дом, в котором незаметно умер и сгнил последний жилец?

Согласно заключению коронера, Тревор Андерсон умер, поскользнувшись и ударившись при падении головой о пол в ванной. Брезгливым тоном клиента, осматривающего блюда в столовой, коронер отметил «крайнюю убогость» жилища. Эндрю надел защитный костюм, приказал себе не обращать внимания на новый приступ боли в пострадавшей ноге и, исполнив обычный ритуал напоминания, зачем он здесь и как должен себя вести, вошел в дом.

С первого взгляда стало ясно, что в последние дни жизни Тревору приходилось нелегко. В углу гостиной высилась гора мусора; коллекция грязных пятен на ограниченном участке стены позволяла предположить, что в него бросали разного рода отходы, которые соскальзывали вниз, увеличивая кучу. В футе от стоящего на полу телевизора приютилась деревянная скамеечка, окруженная бутылками и банками всех размеров; до краев заполненные мочой, они источали невыносимую вонь. Другими объектами, которые могли сойти за имущество, являлись куча одежды и велосипедное колесо, прислоненное к бежевому с подпалинами радиатору. Эндрю порылся в тряпье, хотя в глубине души знал, что ничего не найдет. Поднявшись на ноги, он стянул перчатки. На той стороне комнаты, которая использовалась как кухня, в безмолвном крике разинул дверцу духовой шкаф. На секунду включился и сразу же заглох холодильник.

Эндрю проковылял в спальню, некогда отделенную от гостиной дверью, а теперь – тонким листом, крепившимся бандерольной лентой. Пододеяльник и наволочки с эмблемой «Астон Виллы», возле кровати – прислоненное к стене и испачканное пеной для бритья зеркало и импровизированный прикроватный столик из четырех обувных коробок.

Внезапно Эндрю ощутил такую боль, что даже подпрыгнул, а потом присел на кровать. На обувных коробках лежала книга, автобиография гольфиста, о котором Эндрю никогда не слышал. Автор смотрел с обложки – широкая улыбка, мешковатый костюм – определенно 1980-е. Наугад раскрыв книгу, Эндрю прочел абзац об особенно трудном эпизоде в бункере на турнире «Феникс Оупен». Через несколько страниц обнаружился забавный отчет о благотворительном матче с бесплатным вином. Эндрю пролистал дальше, и что-то выпало из книги ему на колени. Это был двенадцатилетней давности билет на поезд – обратный из Юстона в Тамуэрт. На обратной стороне размещалась реклама «Самаритян»: «Мы не только слышим вас, мы слушаем». Внизу, на кусочке свободного белого пространства, короткая запись зеленой шариковой ручкой.

Эндрю долго разбирал каракули Тревора. Что писал Тревор, Эндрю понял по тому, что текст состоял из трех вытянутых прямоугольников со вписанными в них именами и датами:

Уилли Хамфри Андерсон: 1938 – 1980

Порция Мария Андерсон: 1936 – 1989

Тревор Хамфри Андерсон: 1964 –????

И еще несколько слов: Кладбище Глэскоут-Тамуэрт.

Интересно, записку оставили специально для кого-то или для первого, кто ее найдет? Сколько лет человек сидел и ждал смерти после того, как написал это?

Хотелось бы думать, что Тревор Андерсон был веселым жизнелюбом. Что этот маленький документ, очень похожий на завещание, появился после недолгого раздумья среди мимолетных развлечений. Обводя взглядом унылое помещение, Эндрю понимал, что подобные надежды чересчур оптимистичны. В действительности последние несколько лет Тревор, открывая по утрам глаза, прежде всего проверял, не умер ли он, а уже потом вставал. Пока наконец не умер.

Хуже всего было ожидание. Дни посвящались исключительно тому, чтобы съесть достаточно пищи и выпить достаточно воды. Чтобы остаться в живых. Выживание. Вот и все. Внезапно Эндрю вспомнился тупой взгляд Кита за секунду до того, как он рухнул на пол. «Господи, что же я натворил?» Настанет момент, когда придется отвечать за последствия. А потом еще этот Карл. Как Эндрю думает с этим разбираться? Можно просто спасовать и отдать ему деньги. Но разве этим кончится? Карл так зол, так саркастичен. Что помешает ему снять трубку и в любой миг набрать номер Мередит? Ожидание превратится в пытку. Когда над тобой висит такое, можно навсегда забыть о счастье. И как быть с Пегги? Эндрю вызвал из памяти тот день в Нортумберленде. Тогда все казалось возможным, тогда появилась уверенность, что все переменится. Как он ошибался. На то, что Пегги простит ложь, тем более после отказа в помощи, когда она так в ней нуждалась, надеяться не приходилось.