– Спасибо, – поблагодарил Эндрю, делая глоток согревающего виски, вовсе не показавшийся ему неприятным. Пегги смотрела, как он пьет. Выглядела она встревоженной, не знала, куда деть руки, то и дело крутила сережки – прелестные голубые шарики, похожие на слезинки. Эндрю сидел напротив, застыв и ощущая странную отстраненность.

– Итак, – произнесла Пегги. – Значит, ты сказал по телефону про это… ну, сам знаешь…

– Самоубийство? – подсказал Эндрю.

– Вот. Точно. Ты… Я думаю, что задам глупый вопрос, но… Ты в порядке?

Эндрю обдумал ответ.

– Да, – ответил он. – Хотя, кажется, чувствую себя… словно на самом деле умер.

Пегги взглянула на его стакан.

– Что ж, ладно, но я все-таки думаю, что нам с тобой нужно поехать в больницу, – сказала она, взяв Эндрю за руку.

– Нет, – твердо ответил он. Прикосновение вывело его из оцепенения. – В этом действительно нет необходимости. Я себя не поранил, а сейчас и чувствую себя лучше. Помогает. – Он сделал еще глоток виски и закашлялся, сжав кулаки так, что костяшки пальцев побелели.

– Хорошо, – с сомнением сказала Пегги. – Ладно, давай посмотрим, как ты себя после этого будешь чувствовать.

Дверь распахнулась, и в паб ввалились четверо шумных мужчин в костюмах и галстуках; они сразу устремились к стойке. Прежний посетитель допил свое пиво, сунул газету под мышку и ушел.

Пегги наблюдала, как Эндрю пьет виски, но потом словно вспомнила, что перед ней самой стоит кружка пива, и сделала два больших глотка. Наклонившись вперед, она тихо спросила:

– Что произошло?

Эндрю вздрогнул, и Пегги взяла его за руку.

– Все нормально, тебе не нужно вдаваться в детали, я просто пытаюсь понять, почему ты… хотел сделать это. Где были Диана и дети?

Эндрю попробовал подыскать ответ, и нейронные связи мгновенно перегрелись. На ум, однако, ничего не пришло. Не в этот раз. Он грустно улыбнулся. Не в этот раз. В этот раз он расскажет правду. Глубоко вздохнув, он постарался собраться и задавить в себе ту часть, которая отчаянно сопротивлялась его намерению.

– Что? Что произошло? – настаивала Пегги, тревожась все сильнее. – С ними все в порядке?

Эндрю заговорил, запинаясь и каждые несколько секунд делая паузы:

– Ты… ты врала когда-нибудь так сильно, что потом ощущала, что обратного пути нет… что ты… что тебе остается только одно: притворяться дальше?

Пегги спокойно взглянула на него.

– Однажды я сказала свекрови, что перекрестила ящики с рассадой, хотя не делала этого. Потом все Рождество чувствовала себя неуютно… но это же не то, о чем ты спрашиваешь?

Эндрю медленно покачал головой, и слова полились из него так, что он не мог остановиться:

– Дианы, Стеф и Дэвида не существует. Все вышло по недоразумению, а потом я продолжал врать, и чем дальше врал, тем труднее было сказать правду.

По лицу Пегги было видно, что ее мысли и чувства смешались.

– Не думаю, что я тебя правильно поняла, – выдавила она.

Эндрю прикусил губу. Откуда-то взялось нелепое ощущение, что он сейчас расхохочется.

– Мне просто хотелось быть как все, – пояснил он. – Началось с мелочи, а потом, – он коротко и визгливо хохотнул, – вышло из-под контроля.

Пегги потрясенно смотрела на него. Она доигралась с одной из своих сережек – та выскользнула из уха и запрыгала по столу, как замерзшая на лету маленькая голубая слезинка.

Эндрю смотрел на нее, и в голове зазвучала мелодия. На этот раз ему не хотелось, чтобы она замолкла. «Голубая луна, меня ты видела стоящим одиноко». Он начал мурлыкать мелодию вслух. Пегги охватывала паника, и Эндрю чувствовал это. «Спроси меня. Пожалуйста», – молча молил он.

– Значит, насколько я поняла, Дианы просто… не существует? – спросила Пегги. – Ты ее выдумал.

Схватив стакан, Эндрю залпом опустошил его.

– Ну, не совсем, – отозвался он.

Пегги потерла глаза, потом достала из сумочки телефон.

– Что ты… кому ты звонишь? – заговорил Эндрю, поднимаясь, и охнул от боли – он забыл про больную ногу.

Пегги махнула рукой, заставляя его сесть на место.

– Привет, Люси, – поздоровалась она в трубку. – Я звоню спросить, не присмотришь ли ты за девочками еще пару часов. Спасибо, милая.

Эндрю хотел было начать свой рассказ, но Пегги жестом остановила его.

– Прежде чем мы куда-то поедем, мне нужно заменить масло, – сообщила она, допила пиво, потом собрала стаканы и пошла к стойке. Эндрю сцепил руки. Они были такие холодные, что он их почти не чувствовал. Когда Пегги вернулась с напитками, выглядела она так, будто приняла какое-то решение – стальной блеск в глазах говорил, что она готова услышать худшее и ничему не удивиться. Да, вот так же смотрела на него Диана.

В Бристольский университет Эндрю уехал летом, после смерти матери. Сэлли жила в Манчестере с новым приятелем, и дело было не столько в тяге к высшему образованию, сколько в поиске кого-то, с кем можно поговорить. Без каких-либо проблем Эндрю нашел жилье в той части города, что называется Истон. Дом стоял возле поросшего травой участка, которому некий оптимист присвоил буколическое название Лисий парк и который на самом деле представлял собой крошечный зеленый участок, зажатый между одной из улиц и шоссе М32. Когда Эндрю добрался сюда со своим пухлым фиолетовым рюкзаком, набитым пожитками, то увидел в парке одетого исключительно в мусорные мешки мужчину, который пинал голубя. Из кустов появилась женщина; она оттащила чудака, но, к ужасу Эндрю, только для того, чтобы самой попинать жертву. Он еще не отошел от душераздирающей командной забавы, когда хозяйка повела его показывать жилье. У миссис Бриггз были ярко-голубые волосы и кашель, звучавший как отдаленные раскаты грома, но Эндрю быстро понял, что за суровой внешностью скрывается доброе сердце. Она, казалось, постоянно готовила, иногда при свечах, если выходил из строя электросчетчик, а это случалось регулярно. Нервировала ее привычка соскальзывать на критику посреди фразы, не имеющей отношения к делу:

– Не волнуйся за того малого с голубем, он немножко странный… черт, тебе нужно постричься, птенчик… и мне кажется, по правде говоря, что у него не все дома. – Таким образом она как бы походя сообщала плохие новости.

Вскоре Эндрю полюбил миссис Бриггз, и это оказалось очень кстати, потому что на курсе его все бесили. Он был достаточно сообразительным, чтобы понять: философия привлекает людей определенного типа, но этих, казалось, специально вырастили в лаборатории, чтобы раздражать его. Все парни носили жидкие бородки, курили маленькие дрянные самокрутки и большую часть времени проводили, стараясь произвести впечатление на девушек туманными цитатами из Декарта и Кьеркегора. Девушки носили джинсы и на лекциях сидели с каменными лицами, но под маской невозмутимости кипел гнев. Только позже Эндрю понял, что вели они себя так в основном из-за преподавателей-мужчин, которые пускались в оживленные дискуссии с парнями, а с девушками разговаривали как со смышлеными пони.