кусочки, затем я помогла ему с формовкой. Я переживала, что батоны, которые делала я, выйдут недостаточно хорошо.

– Не волнуйся об этом, – сказал он и показал, как мне нужно укладывать хлеб на противень швом вниз.

Наши тела то и дело соприкасались.

– Самое главное – содержание, – добавил он, – а не внешность.

Мне казалось, он говорит обо мне.

Позднее, когда Артур решил, что они поднялись достаточно, и выкатил тележку из шкафа, он обвалял хлеб в емкости с пшеничной крупкой, чтобы корочка получилась хрустящей. Параллельно он задавал мне вопросы о разных вещах. На первый взгляд случайные, они касались вещей, о которых я и сама много думала и которые я сейчас, почти с нетерпением, формулировала вслух. В кои-то веки разговоры мне не претили. Отвечая на вопросы, я любовалась координацией движений Артура: как одна загрузка хлеба стоит у него наготове, когда испеклась другая, как он запускает процессы в правильный момент времени, тем, что и вес, и температуру, и форму хлеба, и причудливое поведение дрожжей он как будто помнит телом.

Кем он был?

Мне разрешили поучаствовать в тайной жизни. Пока другие спали, он стоял, мы стояли и пекли. Было ли это место, куда он впустил меня, для него сокровенным? Находилась ли я здесь, среди всех этих противней с изысканным хлебом, вблизи его истинного «я»?

Батоны были готовы, и он проворно вытряхнул их из форм и выложил на полки на тележке, как блестящие золотые слитки. Что-то в его откровенной гордости провоцировало меня – а может, дело в дистанции, которую он все время держал.

– Ты знал, что в Древнем Египте хлеб обозначал звук «t»? – спросила я.

Он замер, посмотрел на меня непонимающим взглядом.

– Не хлебом единым жив человек, – продолжила я с напускным легкомыслием и в то же время неоднозначно, как бы давая ему шанс отозваться на то желание, которое бушевало у меня во всем теле. Сказать по правде, ничего на свете не хотелось мне так, как любить его прямо там, такого, какой он есть, – в туфлях без задников, в пекарских рукавицах, в муке и остатках теста до самых локтей. Почему он бездействует? Почему пригласил меня? Каково будет с ним целоваться? Есть ли у него на губах следы муки, дрожжей, семян и специй?

– Почему, думаешь, я рассказываю гостям истории? – парировал он с мокрой от пота шеей.

Во многом Артур напоминал мне дедушку. Такой же немногословный. Больше действует, чем говорит. Становится речистым и пылким только на сцене в кафе.

К тому времени мы работали уже несколько часов. Хлеб лежал на противнях в тележках вокруг нас, как сокровища в пещере. Вдобавок Артур испек около сотни булочек, обсыпанных овсянкой. Я очутилась в своеобразном раю, но мне не удавалось сфокусировать взгляд. Я еще никогда не ощущала себя так, будто от желания меня настиг приступ астмы; я стояла спокойно, но дышалось мне тяжело. В районе бедер разгоралось опасное пламя. Я хотела, чтобы он любил меня, прямо здесь, у этих тяжелых горячих печей. Что-то во мне молило о том, чтобы он поднял и усадил меня на засыпанный мукой стол, месил меня, обминал, чтобы вся комната содрогнулась и золотистая выпечка посыпалась на пол. Но он ничего не делал, не подавал ни малейшего знака, хотя и не мог не заметить моего возбуждения, порозовевшие щеки, блеск моих глаз, сбивчивое дыхание. Наверное, ему казалось, что все это чересчур вульгарно, слишком напоминает пошлую историю, клише.

Я приложила руки к груди, сказала, что мне дурно. Сползла на стул. Он поспешил ко мне со стаканом воды. И как будто чтобы помочь мне, отвлечь, принялся рассказывать об астрах – уж не знаю, почему он выбрал именно астры, – об этом тайном, волшебном оружии, которым пользовались герои индийского эпоса.

– Существуют до того мощные астры, что, попади они не в те руки, спалят всю вселенную, – сказал Артур, осматривая хлеб. – Сами по себе астры бессильны, а чтобы зарядить их силой, нужна мантра. Одному великому воину из древнего эпоса грозила смерть. Он мог спастись, наслав Брахмастру, самую смертоносную из всех астр, оружие, способное истребить целую армию за считаные секунды. Но он так и не вспомнил мантру.

– И что произошло? – спросила я.

У меня опять возникло ощущение, что он говорит о чем-то другом. Что он говорит обо мне.

– Он погиб, – сказал Артур.

В шесть часов прибыла машина и забрала два ящика хлеба в маленькую гостиницу, а еще минут через тридцать пришел парень, который обычно помогал Артуру. Ему предстояло испечь еще больше хлеба, даже чиабатту, и приготовить все тесто, которое будет расстаиваться до следующего дня. Артур попросил его доставить оставшийся хлеб и булочки в магазин. Эрмине появилась к открытию и должна была позаботиться обо всем остальном. Меня кольнуло, когда он упомянул Эрмине. Ее имя по-прежнему было опасным звуком, просвистело у самого уха лезвием ножа.

Артур повернулся ко мне и осведомился, как я. Устала? Хочу спать?

Однако я еще никогда не была бодрее. Замотала головой, попыталась скрыть разочарование из-за того, что он больше ничего не сказал. На его верхней губе поблескивали аккуратные капельки пота. Мне захотелось высушить их поцелуем, но не хватало духу; мне не хватило бы духу ни на что на свете.

* * *

Мужчины, трудившиеся на животноводческих фермах в округе города Абилин в Техасе, обыкновенно встречались в салуне в Литтл Крик по субботам для игры в покер. Однажды вечером, в перерыве, речь зашла о том, может ли женщина сделать так, что ты позабудешь все на свете. Билл Бёртон изрядно набрался и решил, что нечего скрывать правду, тем паче после внушительного выигрыша, который ему только что принес червовый флеш. Он расстегнул пуговицы рубашки и продемонстрировал всем отчетливое клеймо на груди в форме S. «Три года назад я работал на ранчо Дабл Эс, у Сюзан Саргент, – сказал он, – и как-то вечером она вошла ко мне и поманила за собой в хозяйский дом». Мужчины за соседним столом слушали так жадно, что прекратили игру. Здесь, у самого камина, продолжал Билл, Сюзан любила его так, как никто и никогда раньше. В огне у нее, должно быть, было припасено клеймо, и она приложила его к груди Билла точно в тот момент, когда тот был на седьмом небе. Во всяком случае, он ничего не почувствовал до тех пор, пока не вышел. Посетители салуна ухмылялись, думая, что все это байки. Тогда Сид Клейтон, другой игрок в покер,