– Я должна леди Лиман десять тысяч фунтов.

«Иисусе!» Леди Лиман, искуснейший игрок в вист, разорила нескольких джентльменов, чьи жены делали слишком высокие ставки.

Джулии хватило совести отвести взгляд.

– Полагаю, тебе придется отвечать за последствия. Какая жалость. Надо думать, дамы из твоего близкого окружения повернутся к тебе спиной, если ты не выплатишь долг. Социальный крах… как это символично.

– Так ты не дашь мне денег, чтобы я смогла забрать расписку?

Саймон изогнул бровь. Она что, сумасшедшая? Как она может просить его об этом?

– Ты думала, я дам тебе денег, чтобы ты выплатила долг?

– Да будь ты проклят, Саймон! Я твоя мачеха! Мы семья!

Взрыв горького смеха разорвал воздух, как пушечный выстрел.

– Семья? Ты вообще понимаешь значение этого слова? – На краткий миг он вспомнил про Эмму и Лили. Вот они ведут себя, как и должно быть в семье. С любовью. Заботой.

Джулия подошла вплотную к нему и положила ладонь ему на рукав.

– Конечно.

Саймон отшатнулся.

– Своим враньем ты отняла у меня почти все, а сейчас тебе хватает наглости просить у меня денег? Боюсь, твой разум поглотило помешательство.

– Это жестоко, Саймон.

– Иногда жизнь жестока. Странно, что я узнал это в столь юном возрасте.

Она подняла правую руку и провела пальцем по шраму на его щеке.

– Бедный мальчик. Я говорила тебе не рассказывать отцу. Такие одержимые слышат только то, что хотят. А какому мужчине захочется услышать, что жена предпочитает ему его сына?

Саймон оттолкнул ее руку.

– Я больше не ребенок, Джулия. И мой тебе совет: никогда больше не прикасайся ко мне.

Каким-то образом правда этих слов – то, что Джулия больше не сможет сделать ему больно, – слегка приглушила бушующий в нем гнев. Она отняла у него почти все – отца, деньги, – но он выжил. Саймон взял бокал с коньяком и отошел к камину.

Взглянул вверх, на отцовский портрет. Темные глаза старика смотрели проницательно, словно видели его насквозь. Но когда дело касалось Джулии, отец становился слепцом. Под ее красотой и ангельским личиком скрывалось чудовище, но отец жил, ничего не замечая. Саймон поднял бокал и отсалютовал портрету.

– Ты веришь в адские муки, Джулия? – спросил он, не обернувшись.

Она не ответила.

– Я больше не желаю тебя видеть. Предлагаю тебе вернуться в Гемпшир. Видишь ли, хоть я не из тех мужчин, кто может ударить женщину, ты в высшей степени искушаешь меня послать тебя к дьяволу.

Ее шелковые юбки зашуршали, извещая, что она направилась к выходу. Дверь открылась и со щелчком закрылась. Саймон поднес бокал к губам и осушил его.

Кто-то поскребся в дверь.

– Да, в чем дело?

Вошел Харрис.

– Могу ли я что-нибудь принести вам, милорд?

– Нет, но скажи Бейнсу, что завтра мы возвращаемся в Блумсбери.

Из окна студии Эмма сквозь ночной туман смотрела на дом Саймона. Внутри никого не было. Два дня назад зашел мистер Бейнс и сообщил, что мистера Редклиффа вызвали по делам. Камердинер не знал, когда его хозяин вернется и сможет позировать в следующий раз.

Через час после этого сообщения мистер Бейнс и мистер Харрис торопливо вышли из дома и уехали в карете Саймона. Она наблюдала за тем, как карета проехала по улице и завернула на Теобальд-роуд.

Удрученная миссис Флинн без толку слонялась по дому. Но не одна экономка впала в уныние. Ник, дневной слуга Саймона, второй день сидел с угрюмым лицом на пороге его дома, дожидаясь возвращения своего хозяина. Даже Лили притихла после того, как в доме напротив стало темно.

Эмма вернулась к мольберту. Не находя себе места, она сняла с него портрет Саймона, поставила портрет матери и принялась за работу. По черно-белому дагерротипу было невозможно понять, какого цвета у мамы платье, поэтому Эмма сделала его голубым – как раз отражает всеобщее меланхоличное настроение. Даже ее собственное. А ведь ей следовало бы почувствовать облегчение и молиться, чтобы Саймон никогда не вернулся.

Она взяла палитру, вмешала немного белой краски в насыщенную сапфировую и добавила несколько мазков на платье матери. Довольная результатом, опустила грязную кисть в банку со скипидаром и начисто вытерла ее мягкой льняной тряпкой. Бросила тряпку в миску и вытерла мокрые пальцы о штаны. Мысли тут же перекинулись на брата, уехавшего вчера утром. Он заверял ее, что не случилось ничего плохого, кроме трудных экзаменов, но беспокойство не уходило.

Не в силах помочь себе, она уставилась на незаконченный портрет Саймона, прислоненный к стене. Почему-то это ее успокаивало.

«Господи, как глупо!» Она нервно схватила палитру, соскребла с нее краску и начисто вытерла. Выключив три газовые лампы, Эмма спустилась на этаж ниже и на цыпочках подошла к двери комнаты Лили. Сестренка заснула пару часов назад, и миссис Флинн тоже, так что тишину дома нарушало лишь тиканье часов.

Эмма вошла в свою спальню. Лунный свет, струившийся в окно, придавал предметам в комнате голубоватый оттенок. Вдруг где-то далеко сверкнула молния. Взгляд Эммы метнулся к окну – и к дому Саймона. Пустое здание давало идеальную возможность вернуть кольцо. Если окно в подвале осталось незапертым, она запросто проберется внутрь и положит кольцо на покрывало, где Саймон найдет его по возвращении.

Эмма откинула крышку на маминой шкатулке с драгоценностями и просунула пальцы между оторванной бархатной обивкой и деревянной стенкой. Вытащила кольцо Саймона и сжала его в кулаке. Тепло руки согрело золото, и стало казаться, что оно обжигает ее ладонь.

В животе затрепетало, когда Эмма сунула кольцо в передний кармашек штанов и направилась в комнату Майкла за вязаной шапочкой и темно-синим свитером. Ступая мягко, спустилась вниз по лестнице, натянула через голову свитер, надела шерстяную шапочку и заправила под нее волосы.

Сделав глубокий, успокаивающий вдох, Эмма выскользнула из дома в ночной туман.

Конский топот на Теобальд-роуд разорвал могильную тишину. Как мышка в поисках крошек, Эмма метнулась через дорогу. Белый низкий туман расступался перед ней, когда она шла через него. Перед ней проявились кованые железные ворота, за которыми начинался спуск во двор, находящийся ниже уровня улицы. В отличие от прошлого раза тяжелые ворота открылись бесшумно. Держась за перила, Эмма спускалась по крутым ступеням.

«Проклятье». Ящик, на который они с Лили вставали в прошлый раз, исчез. Порыв ветра разогнал туман.

Еще одна вспышка молнии осветила небо, и стал виден человек, сжавшийся в комок в дальнем углу возле дома. С лихорадочно бьющимся сердцем Эмма направилась к лестнице. Встав на первую ступеньку, обернулась и взглянула на человека. Грудь его вздымалась и опускалась, изо рта в холодную ночь вырывались белые облачка пара.