— Как что? Ты напишешь ему, что любила и ждала его внимания все эти годы, и что готова быть любящей и верной женой, беречь его покой, помогать в делах, растить его детей…

— Ноги мыть, воду пить, это понятно, Мария, только вот… зачем?

— Чтобы он не передумал и все это время вспоминал о тебе. Он будет перечитывать это письмо и прижимать его к сердцу, - голос Марии превратился в мед, глаза закатились, ладони она прижала к груди, и я уж думала, что сейчас она завалится на мою кровать и умрет от разрыва сердца от этой всей милоты.

— Так, дорогая, все, прием окончен, ваши пожелания и советы я рассмотрю позже, - часов через… пять, судя по тому, что завтрак часа через четыре, - ответила я и закинув ноги на кровать, нырнула под одеяло. Там все еще было тепло, как в гнездышке, и ощущение было такое, как в детстве, когда мне разрешали не брести рано утром в соседнюю деревню, где находилась школа, потому что мороз был лютый.

— Я не спала всю ночь, Алисия, я всю ночь сочиняла письмо от тебя. Я знала, что ты косноязычна, и все свое тепло можешь показать лишь близким. Так вот, пора бы уже научиться изливать его в словах, - она протянула мне свернутый в трубочку лист. – Перепиши своим почерком.

Да, утро начиналось занятно. Если бы я проснулась к завтраку, то моя голова начала обдумывать новую жизнь только после завтрака, а теперь придется заниматься этим и до него. Дождавшись, когда Мария выйдет, я старательно делала вид, что снова сплю, но как только дверь за ней закрылась, раздались тихие шаги на лестнице, я встала, накинула шаль на плечи, сунула ноги в теплые тапочки и, прихватив письмена Марии, спустилась по лестнице в кухню.

Лидия мирно спала на двух лавках, обернувшись в одеяло с головой. Я заглянула в малую печь. Дрова были заготовлены с вечера, оставалось лишь разжечь их.

Через несколько минут вода закипела и, заварив траву из мешка прямо в чайнике, я подвинула на огонь большой котел и уселась в уголке за печью. Тут можно было оставаться незамеченным, если кто-то войдет на кухню, но только до того, как проснется Лидия. Она знала, что это я принесла в угол подушку, чтобы сидеть тут у печи поздними вечерами, когда не спится.

Развернув лист, я обомлела от того, насколько прекрасен почерк Марии. Имя герцога было написано справа, в верхнем углу, будто девица писала заявление в «управу», а не любимому. А дальше начиналась нежность такой густоты, что можно было намазывать на хлеб или заклеивать рамы на зиму:

«Я должна признаться вам… хоть и молчала все время до этой нашей встречи, а теперь должна. Вы всегда были мне приятны и дороги. Сердце мое начинало биться при упоминании о вас так громко, что приходилось прятаться…»

Я дочитала текст, который явно не мог созреть в моей голове, но когда я снова посмотрела на имя герцога в правой верхней части, хмыкнула и принялась искать новые доски для разделки. Я точно видала одну с ровным краем.

Достав доску, я положила ее прямо под именем, нашла нож, и уверенно провела им вдоль ровного края. Сразу бросила отрезанную часть листа в огонь, потому что смотрела много фильмов, где такие вот малозначительные детали, брошенные в угол, и становятся самой большой проблемой главного героя.

Теперь, без имени, я видела, кому это было написано, и решила, что письмо должно дойти до действительного адресата.

***

За столом во время общего завтрака с гостями я не заметила герцога и вначале даже выдохнула. Люди гудели, обсуждая вчерашние новости, охоту, удачные покупки и новые уговоры с Варисом на наши изобретения.

Люсия сегодня молчала, но у меня не было ни желания, ни настроения вообще обращать на нее внимания. Я мечтала скорее остаться наедине с Марией и вытащить из нее всю информацию об Алисии, об этом доме и вообще об этом мире в целом.

— Ты успела передать письмо? – толкнув меня осторожно в бок, спросила подруга.

— Да, конечно, - автоматом ответила я, но потом внимательно посмотрела на Марию. – Что значит «успела»?

— Герцог срочно выехал еще до завтрака, - так же спокойно ответила она, но потом внимательно посмотрела на меня и переспросила: - Ты не знала?

— Нет. Я думала, что он просто собирается, и поэтому не вышел, - пространно ответила я и, извинившись, вышла на улицу.

Карета герцога, которой мы теперь пользовались, стояла возле конюшни, как и раньше. Грегори, в отличие от брата, которому необходимо было завершить разговоры за столом, уже суетился с мужчинами возле досок, разгружаемых с телеги.

— Грегори, герцог уехал давно? – спросила я, подойдя к брату.

— Около часа, не больше. Еще вчера он ни слова не сказал о том, что собирается утром рано выехать, но вдруг пришел к нам сюда и сказал, что мы должны продолжать начатое и заботиться о тебе, - тоже ошарашенный его отъездом Грегори вообще был очень странным сегодня. Задумчивым и невнимательным.

— Понятно. А о чем еще он говорил с вами? – не отступала я, стараясь узнать хоть что-то, за что можно было бы ухватиться.

— О том, что сделает все необходимое и зависящее от него, чтобы мы имели возможность жить как раньше, - ответил Грегори и подошел ближе ко мне. – Ты расстроена?

— Нет, Грегори, просто это очень странно…

— Не переживай, он точно не передумает на тебе жениться, - хмыкнув, решил поддержать меня брат.

Я было хотела высказаться, что это меня беспокоит менее всего, но решила не выделяться еще сильнее, чем уже успела.

Оставив брата с его досками, я ушла к тому месту у озера, где возле самой стены рыбаки обычно вынимают сети. Ближайшие кусты помогали укрыться от нежелательных глаз и собеседников.

«Значит, герцог узнал что-то, что должен был срочно донести до короля? Или же, сказав вчера о своих планах на меня, он что-то сделал не так?» - размышляла я, наклонившись и наблюдая через решетку в стене, сквозь которую река наполняла озеро, как в разбитом для гостей лагере слуги собирают кареты, запрягают лошадей.

— Еле нашла вас, графиня, хорошо, что Истан подсказал это ваше тайное местечко, - голос Люсии был,