Но глаза все портят, точнее, их выражение: иглистый холод, ядовитая зелень… самое теплое, что я когда-либо в них видела, это злая веселость. Я и сейчас не знаю, по какой причине Блейн стал помогать мне: то ли потому, что сыграл свою роль окаянный вдовий напиток, напомнивший ему о матери, то ли потому что… а почему, собственно, еще ему помогать мне?

— Что ты почувствовала, когда увидела себя со шрамом? — спросил Блейн, продолжая касаться моего лица.

— Ужас, — прошептала я, вспоминая те дни в Колыбели.

— Настолько страшно потерять красоту?

— Настолько. Это единственное, за что меня ценили.

— Так ты помнишь прошлое?

— Нет.

— Тогда почему говоришь так уверенно?

Я вздохнула и приподнялась; Блейн опустил руку. Протерев глаза и зевнув, я ответила:

— Когда я пришла в себя на алтаре в храме, то ничего не помнила, кроме имени, возраста, да того, что родилась летом. Империя была для меня новым миром, да и весь мир был для меня незнаком. Память была пуста, но когда я разговаривала с людьми и пладами, когда узнавала что-то новое об империи, то у меня уже было на все сформированное мнение. Перерождение стерло мою память, но не стерло личность.

— Я отправлюсь в архив, чтобы узнать о Риччи больше. Быть может, навещу кого-то из чистокровников в темнице, чтобы потолковать. Ты же останешься здесь, в доме. И если ты…

— Никакого самоуправства, — перебила я мужчину. — Буду сидеть тихо, как мышка.

— И не забывай про свой маскарад. Для твоего же блага.

— Конечно.

— Вот бы всегда ты была так покладиста, — усмехнулся Блейн и, поднявшись, пошел к выходу из гостевой комнаты. Ну ладно, комнатушки, и явно не гостевой, а для слуг.

Он так больше ничего мне и не сказал, просто ушел. Когда он закрыл за собой дверь, я поджала колени к животу и опустила на них подбородок. Я выспалась, отдохнула, наконец, и разум вновь обрел ясность. Но я так и не поняла, какое впечатление на Блейна произвел мой рассказ. Вчера он уснул, а сегодня спокоен и отстранен. Неужели моя жизнь, моя смерть, мое перерождение и моя новая жизнь, так тесно сплетшаяся с его жизнью, вызвала у него всего пару вопросов?

Но больше всего меня задело другое. Неважно, как и почему, но я спасла его, отдала ему свою благодать — дар огня, исцеления, мощь пладов — а он и бровью не повел. Да, это случайность, так сложились обстоятельства, но он жив благодаря мне и… И что я так переживаю? Какая мне разница, поблагодарит он меня или нет? Он уже мне помогает, и, может, в итоге мы будем квиты.

Я послушно прождала Блейна весь день, никуда не выходя, но он не соизволил зайти ко мне даже на пять минут. Раздраженная, я с трудом смогла уснуть, и как только поднялось солнце и слуги начали ходить по коридорам, подловила одну из служанок в коридоре.

— Эньор еще не поднялся? — спросила я.

Девчонка бросила на меня испуганный взгляд и смылась. Я вернулась в комнатушку, в тысячный раз прошлась по ней, в двухтысячный раз осмотрела немудреную мебель, в трехтысячный раз пожелала себе терпения. Час, другой, третий, а ко мне так никто и не зашел. Я снова выглянула в коридор, но в этот раз никто не попался мне навстречу. Голодная — ни завтрака, ни обеда мне не принесли — я осмелилась пройти дальше и вышла к кухне.

Она была пуста. Нет, не так — брошена. На заляпанной плите стояли кастрюли, на столе были видны заготовки, а на подносе я увидела предположительно свой завтрак. Где все?

Что-то послышалось у меня за спиной, и я увидела остроносого мужчину средних лет.

— Что вы здесь делаете? — удивился он и, подойдя, взял меня за руку. — Идемте, сейчас сюда нагрянут.

— Кто?

— Полиция.

— А эньор Блейн?

— Арестован.

Я споткнулась; мужчина помог мне подняться, снова взял за руку и, проведя по узкой темной лесенке, завел в какой-то ход, холодный, мокрый, грязный.

— Что происходит? — шепотом спросила я, хотя нас и так вряд ли кто-то мог услышать.

— Вэнни не забрал вас, — пробормотал мужчина.

— А должен был?

— Его, наверное, задержали. Эньор дал вам указания?

— Блейн? Нет. Он арестован?

— Да.

— Но…

— Послушайте! Если нас сейчас встретят, вы — эньор Бруно, студент. Ни о каких делах эньора Блейна вы не знаете, и обсуждали с ним рецепт миражей.

— Рецепт миражей?

— Дурманящие травки для сигар. Молодежь любит.

— Понятно. Но что случилось? За что арестовали Блейна? Почему на кухне никого? Где все слуги?

Остроносый остановился и торопливо объяснил:

— Император Дрего убит. Его отравили. Эньора Блейна арестовали по подозрению в убийстве, и в его домах ведется обыск. Сюда тоже скоро придут. Я попробую вывести вас из дома, но если нас встретят у выхода — вы Бруно.

— Поняла.

Мужчина снова побежал по ходу. Нам повезло: когда мы вышли, точнее, вылезли из какого-то сарая, стоящего у мусорки, нас никто не встретил; рядом вообще никого не было.

— Успели, — выдохнул остроносый и собрался обратно.

— Постойте! Куда вы?

— К себе домой, к себе домой!

— Разве это ваш дом?

— Мой, — с непередаваемым чувством ответил мужчина. — Случится чудо, если я сумею выкрутиться!

С этими словами он снова залез в ход, а я осталась у полуразрушенного сарая, в грязи, без верхней одежды и без плана.

То, что я притворялась парнем, сыграло мне на руку: когда меня вывели из дома, на мне были ботинки, штаны, рубашка, жилет и, сверху, легкая куртка, чтобы скрыть тонкость и женственность фигуры. И, естественно, со мной всегда шапка. Я застегнула куртку и торопливо пошла подальше от сарая; было холодно, и вскоре мои зубы начали клацать, а из носа потекло. На голодный желудок холод особенно тяжело переносится, а я с утра ничего не ела. Надо было думать о том, куда идти и что делать, но я так отмерзла, пока бежала по зимним улицам, что все мое существо руководствовалось лишь двумя желаниями: согреться и поесть, причем как можно скорее! При мне были деньги, так что как только я вывернула на оживленную улицу, стала осматриваться в поисках какого-нибудь заведения, где подают еду.

Взгляд выцепил знакомую вывеску: «Пахучий башмак». Сюда Блейн привел меня как-то… Секунда размышлений, и я уже подхожу к входу, еще секунда — и я внутри. Я прошла к столику, стоящему у камина, и, бухнувшись на стул, протянула руки к огню.

— Что, замерз? — спросила меня подавальщица средних лет.

— Д-д-да.

— Супчика тебе горяченького или кашки? А может, мясца? — с материнской заботой спросила она.