Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шелестит открываемая молния. Запах немытого тела усиливается.
Невольно сглатываю. Желудок предательски толкает содержимое вверх по пищеводу.
Что-то горячее трется о щеку.
– О… – продолжение фразы глушит ворвавшееся сквозь приоткрытые губы горячее тело.
Пальцы с силой впиваются в волосы, дергают их.
Рывок, толчок…
Сглотнув, с трудом сдерживаю рвотный позыв.
Разжав пальцы, Вольдемар опускается на кровать.
– Можешь идти в камеру.
– Я провожу ее, – раздается голос из дверей.
Кровь огненной волной приливает к лицу: «Боже мой, какой стыд!»
С трудом поднявшись, пытаюсь освободить руки. Пальцы дрожат.
– Чего встала?
– Руки.
Наконец удается ослабить узел, и веревка падает на пол. Срываю шарф.
В дверях стоит плешивый Призрак.
– Бери халат и пошли, – приказывает он.
– Голову не забудь, – бросает Екатеринин сынок, блаженно потягиваясь.
Горе-любовник.
– Мне очень понравилось, – шепчу я, склонившись к парню.
За спиной хмыкает Призрак.
Я бы и сама посмеялась, если бы от этого не зависела моя жизнь.
Вольдемар довольно улыбается.
Набросив халат и сунув под мышку муляж, спешу за сопровождающим.
На душе мерзко, словно в авгиевых конюшнях до посещения их Гераклом. И смердит так же… Но отступать я не намерена. Сделаю все, чтобы выжить.
Вечером попыталась переговорить с Нинкой. Не получилось. Возникший словно из воздуха карлик стеганул по прутьям решетки с такой силой, что металл загудел. Отскочив, мы разошлись по кроватям, не решаясь повторить попытку. Не сегодня. Во второй раз низкорослый садист не ограничится предупреждением. Уж это-то мы выучили на своей шкуре. На заступничество Вольдемара надеяться не приходится. Может, меня карлик и не исполосует плетью до состояния свежеосвежеванной тушки, но найдет способ наказать не менее болезненно и вполне может статься, более унизительно.
Положив голову на колени, задумчиво смотрю в блеклые глаза. Вот такие гляделки – кто кого пересмотрит и не моргнет. Проиграв во второй раз, отворачиваю голову и достаю из-под подушки книгу. На глянцевой обложке белозубо скалящийся атлет в развевающейся тунике навис над томно распластавшейся черноволосой герцогиней или маркизой. Открываю наугад. Сто тридцать четвертая страница. Ага. «Его сильные, мужественные руки с легкостью подхватили ее трепещущее тело… нежными поцелуями он снял капельку пота с ее груди… от неземного блаженства герцогиня словно бы воспарила над ложем…»
На глаза навернулись слезы.
Это полная чушь, в жизни так не бывает, но как сильно хочется, чтобы это было правдой и случилась она со мной.
Из коридора доносятся грохот открываемой камеры и голос карлика:
– На выход.
Подойдя к решетке, осторожно выглядываю.
Напротив камеры, находящейся через две от моей в сторону надзирательской половины, стоит карлик.
Через секунду к нему присоединяется парень с длинными волосами, забранными на затылке в конский хвост.
– На колени.
Узник опускается.
Господин Кнут подходит сзади и закрывает глаза повязкой.
Парня начинает колотить мелкая дрожь, зубы различимо клацают. Когда кто-то из пленников идет на кухню или выполнять другие работы по хозяйству, ему глаза не завязывают.
Холодок скользит по позвоночнику, наваливается физически болезненное желание забраться под кровать. Прикусив губу, остаюсь на месте.
– Веди, – поворачивается к Мордовороту карлик.
Петр Евгеньевич опускает руку на плечо паренька и рывком поднимает того на ноги.
– Вперед, – командует он, подгоняя узника легким пинком между лопаток.
– Куда вы меня ведете? – взвизгивает длинноволосый, с трудом сохранив равновесие.
– Куда надо, – басит Мордоворот, ударом по затылку пресекая попытку сорвать повязку.
Парня уводят в направлении, противоположном надзирательской половине. Там затерян тупик с вросшим в камень кольцом, след от которого до сих пор темнеет на моей шее. Может, парень чем-то серьезно провинился? В том же направлении, как мне думается, может находиться и коридор, ведущий к выходу из подземелья. Вернее, к одному из выходов. Служебному. Почему-то мне кажется, что именно там находятся камеры предварительного содержания, где мы провели первые несколько часов после похищения. Хотя вполне может оказаться, что ходы каким-то образом пересекаются и выход один.
Возвращаюсь на кровать. В голове крутится мысль о плане подземелья. Должен же он существовать. Вот бы бросить на него взгляд хоть одним глазком. Интересно, у Вольдемара такой есть?
Не прошло и получаса, вернулся Мордоворот. Один.
– Порядок? – интересуется карлик.
– Все в порядке.
– Ладно. Приглядывай здесь, а я ужином займусь.
– Угу.
Господин Кнут отпер соседнюю камеру и повел Нинку на надзирательскую половину.
Глаза ей завязывать не стали.
Мысленно пожелав подруге держаться, возвращаюсь к чтению.
Перевернув страницу, пытаюсь вспомнить: «Что было на предыдущей?» Не добившись у памяти ответа, бросаю книгу на стул и предаюсь размышлениям.
Как бы вытащить Вольдемара на прогулку за пределы подземелья?
А мысли то и дело возвращаются к уведенному парню. Что-то подсказывает, что здесь кроется разгадка причины нашего похищения. Не в смысле моего, Нинки и Феди, а всех здешних пленников. Как тех, кто находятся сейчас рядом, так и тех, кого уже увели.
Возвращается Нинка, с трудом неся полное ведро и пакет. По красным глазам, опухшим губам и алому рубцу на ноге я догадываюсь, что ей пришлось не только ужин готовить.
Карлик скалится, словно сытый питбультерьер, одной рукой помахивая плетью, второй заталкивая в пасть многоэтажный бутерброд. Вот же урод!
Запивая кашу пересоленным бульоном, как-то очень быстро расправляюсь с ужином. Жаль, здесь не пионерский лагерь, и добавка не полагается. Десерт в виде порезанного дольками апельсина ситуацию не исправляет. Желудок продолжает требовать пищи.
Вздохнув, складываю салфетку в одноразовый стаканчик и поднимаюсь.
Не успеваю я приблизиться к решетке, звучит команда Господина Кнута готовить грязную посуду.
Пройдясь вслед за Нинкой, принимающей стаканы и складывающей их в пакет, карлик бросает Мордовороту: