Гулливера Фэйрберна — с серебристой бородкой и в коричневом берете или без оных, и в парике и темных очках либо без оных — среди них не было. Но Крупнейший в Мире Специалист по автору и его трудам в лице Лестера Эддингтона присутствовал. На сей раз рубашка его была застегнута правильно, но выглядел он тем не менее неуклюже и неопрятно и, несомненно, останется таким, пока его внешностью не займется журнал «Гламур».

Хильярд Моффет, Крупнейший в Мире Коллекционер, также присутствовал, с брюхом, прикрытым серыми фланелевыми брюками, и в пиджаке в мелкую клеточку, причем и то и другое было ему явно мало. Он сидел прямо на своем стуле и больше чем когда-либо напоминал бульдога. Моя чековая книжка при мне, говорил его взгляд, и я не понимаю, чего мы ждем.

Мест на всех не хватило, поэтому кое-кому пришлось стоять. Карл Пилсбери, звезда сцены, экрана и вестибюля, стоял, прислонившись к стене, делая вид, что всю жизнь только этим и занимается. Его белая шелковая рубашка была без единого пятнышка, темные брюки тщательно отутюжены, но вот черным ботинкам не хватало блеска. Я решил, что всю полироль для обуви он израсходовал на свою прическу.

Рэй Киршман тоже был на ногах, и — какая неожиданность — в плохо сидевшем на нем синем костюме, а у двери расположился еще один полицейский. Я никогда не встречался с ним раньше и не знал, как его зовут, но определить, что он коп, не составило большого труда, поскольку он был в форме. Здесь же была, разумеется, Кэролайн Кайзер со своей подругой Эрикой Дерби. Обе выглядели настолько женственно, что даже трудно было понять, почему никто не спешит уступить им место.

Я встал в центр комнаты, напротив экрана, разукрашенного в восточном стиле. Было так тихо, что я слышал треск горящих поленьев. Похоже, всем присутствующим было что сказать друг другу, но никто не проронил ни слова. Они смотрели на меня и ждали, что скажу я.

Я не совсем представлял, с чего начать. Поэтому начал, как всегда, издалека.

— Полагаю, вам всем не терпится узнать, зачем я вас здесь собрал, — заговорил я. — Трудно решить, с чего начать, и я не уверен, что стоит начинать с самого начала. Вначале человек по имени Гулливер Фэйрберн написал книгу под названием «Ничей ребенок». Если вы считаете, что она изменила вашу жизнь, то вы не одиноки. Многие согласятся с вами, включая большинство присутствующих. Она безусловно изменила жизнь Фэйрберна — и в хорошую, и в дурную сторону. Она дала ему возможность жить, занимаясь лишь любимым делом — писательством. Но отныне почти невозможно было жить инкогнито. Он избегал огласки, не вел переписки, отказывался от интервью, никогда не разрешал фотографировать себя и жил под вымышленными именами. И все же время от времени кто-нибудь посягал на его частную жизнь. Однажды женщина по имени Антея Ландау, обитательница отеля «Паддингтон», первый литературный агент Фэйрберна, решила выставить на аукцион все письма, которые он ей написал. Любой автограф Фэйрберна считается большой редкостью, а уж его писем вообще днем с огнем не сыскать.

— У меня есть пара его писем, — подал голос Хильярд Моффет, — в том числе письмо агенту по недвижимости в Гикори, Северная Каролина, по поводу аренды. Что до корреспонденции, связанной с литературой, вряд ли за последние годы он вообще что-либо написал. Когда он отправляет рукопись своему очередному агенту, он просто пользуется экспресс-почтой с фальшивым обратным адресом, не прилагая записки. — Он вздохнул. — Не так-то просто коллекционировать все, что с ним связано.

— Получается, письма к Ландау могут быть ценными, — сказал я. — И даже бесценными.

— Всему есть своя цена, — безапелляционно заявил Харкнесс из «Сотбис» таким тоном, словно цитировал девиз своей фирмы. — Не говоря о том, что цена может быть определена лишь после того, как тот или иной материал будет выставлен на торги. Я видел образцы этих писем и уверен, что они могли бы принести внушительную пятизначную сумму, а вполне возможно, и шестизначную.

— Письма еще не проданы, — заметил я, — поэтому мы не знаем, какова их стоимость. Но мы точно знаем, что они достаточно ценны и желанны для заинтересованных лиц, специально для этого приехавших в Нью-Йорк. Кое-кто из них находится в этой комнате. Например, Хильярд Моффет, который уже сообщил вам, что у него есть два письма Гулливера Фэйрберна. И он хочет заполучить все остальные.

— Я коллекционирую этого человека, — сказал он.

— И Лестер Эддингтон, которому многое известно о Фэйрберне.

— Он — главный труд всей моей жизни, — пояснил Эддингтон. — Моффет, я заинтересован в письме к риэлтору из Северной Каролины. Мне известно, что он провел два года в Дымчатых горах, и было бы неплохо подтвердить это документально.

— Письмо не продается, — рявкнул Моффет, но Эддингтон объяснил, что ему вполне достаточно копии или даже списка. Моффет в ответ неопределенно хмыкнул.

— А еще была Карен Кассенмайер, — продолжил я.

Оглядевшись, я обнаружил, что все с недоумением услышали это имя, за исключением Рэя, знавшего, о чем речь, и другого копа, который, похоже, просто не обратил внимания.

— Карен Кассенмайер была воровкой, — пояснил я. — Не профессиональной, потому что пару раз попадалась и мотала срок, но в своем деле она знала толк и не разменивалась на похищение продуктов в лавках. Она воровала только ценные предметы, и ходят слухи, что она делала это на заказ.

— И она приехала в Нью-Йорк, Берн?

— Из Канзас-Сити, судя по багажной бирке на ее чемодане. Но ни одна авиакомпания за последние две недели не регистрировала пассажирку по фамилии Кассенмайер ни на один рейс Канзас-Сити — Нью-Йорк.

— Значит, она прилетела раньше, — заявил Моффет.

— Или под чужим именем, — предположила Айзис Готье. — Преступники сплошь и рядом используют псевдонимы, не так ли? Я сама совсем недавно столкнулась с человеком, который называл себя то ли Питер Джеффрис, то ли Джеффри Питерс. Я точно не помню, да и он, похоже, тоже.

— Под чужим именем попасть на самолет не так-то просто, — заметил я. — При посадке нужно предъявить удостоверение личности с фотографией и приходится расплачиваться кредитной карточкой, чтобы не привлекать внимания, а это никому не нравится, тем более ворам. Но если она пользовалась вымышленным именем, то не стала писать настоящее на багажном ярлыке.

— Почему? — подала голос Эрика. — Всем известно, что преступники не отличаются сообразительностью. Иначе они бы не попадались.

— Порой им просто не везет, — парировал я. — В любом случае мы знаем, что она пользовалась своим настоящим именем, потому что на один рейс она зарегистрировалась. За три дня до того, как была убита Антея Ландау, Карен Р. Кассенмайер прибыла самолетом компании «Юнайтед» из Сиэтла в аэропорт Кеннеди.

— Ее имя значилось в списке пассажиров, — сообщил Рэй. — И наверняка обнаружится запись о ее полете из Канзас-Сити в Сиэтл, стоит только поискать. Что она там стырила в Сиэтле, Берн? Купол стадиона?

— Не думаю, что она там что-то украла, хотя и могла. По моим представлениям, Карен была из тех людей, которые с трудом удерживаются от искушения. Но она летала в Сиэтл для встречи с одним человеком, которому позарез нужны эти письма. С человеком, который предположительно живет в Сиэтле или мог приехать туда из ближайших окрестностей. Из Беллингема, к примеру.