Конечно, она знала, что происходит между мужчиной и женщиной. И с подружками обсуждали, пусть и чисто теоретически, и книжку читала, которую нашла у мамы. Как же она называлась? «Девочка, девушка, женщина», как-то так. Подробную, с картинками. И в ней чёрным по белому писали, что в близости с мужчиной нет ничего приятного, а поначалу это даже и больно. Но — необходимо, если речь идёт о муже, разумеется. Как же далеко оказалась теория от практики. Или всё дело в том, с кем этот пресловутый первый раз происходит? Больно? Неприятно? Да авторшу сего пособия можно было только пожалеть. Ей Туманов не встретился.

Потом Тоня часто пыталась воспроизвести в памяти эту ночь, но ничего не получалось. Она запомнила только волну нежности, накрывшую её с головой. И сигареты. Почему-то они удивили её больше всего. Подумать не могла, что Всеволод Алексеевич курит, прежде никогда не видела. А он достал из барсетки пачку, зажигалку, и прошёл к окну, обернув бёдра простынёй. Простыня свисала и волочилась по полу, и Тоня видела, что у него невероятно кривые ноги, сходящиеся в коленках буквой Х. В брюках незаметно. В концертном костюме, причёсанный, в гриме, он красив, как бог. А сейчас? А сейчас просто красив. И какая разница, что у него кривые ноги?

На следующий день они вернулись в Москву, самолётом. Всеволод Алексеевич всю дорогу горячо обсуждал с Ренатом какую-то неустойку и костерил некоего Олега, который их якобы подвёл. В сторону Тони он даже не смотрел. Как, впрочем, и в сторону всех остальных участников коллектива. Родик и дядя Саша лениво играли в крестики-нолики, Кэт читала роман в мягкой обложке, а Тоня сидела возле иллюминатора и ничего не могла понять. Всеволод Алексеевич выпроводил её на рассвете, очень мягко намекнув, что ему нужно хоть немного поспать. Как будто нельзя спать вместе. А потом, когда встретились в вестибюле гостиницы, между ними уже была стена отчуждения. И возвёл стену Туманов. Тоня почувствовала её с первой секунды. Он смотрел мимо Тони. Не улыбался, не шутил, подгонял музыкантов, обещая, что не оплатит им новые билеты, если они опоздают.

— Пешком до Москвы пойдёте, — ворчал он, залезая в машину.

Тоню с собой не позвал. Ничего, доехала на пазике, невелика беда. Но что, что случилось? Что она сделала не так?

В аэропорту Ренат вручил ей ключи и бумажку с адресом.

— Твоя новая квартира. На месяц вперёд оплачена, дальше будешь платить сама. Район, конечно, дерьмо, но метро рядом. Три дня выходных, седьмого работаем в сборном концерте. Я позвоню. Да, чуть не забыл. Гонорар.

Протянул ей белый конверт и поспешил за шефом, стремительно удаляющимся в сторону парковки, где его уже ждал водитель. Тоня проводила их обоих взглядом. Повернулась к Кэт. Та деловито пересчитывала деньги в своём конверте.

— Ренат, сука, опять сотню зажал, — пробормотала она. — Всегда обманывает. Пышка, ты свои-то пересчитай.

Тоня рассеянно посмотрела на конверт, потом на Кэт. Она даже не знала, сколько должно быть в конверте. И не предполагала, что ей что-то причитается. Да она бы бесплатно пела, только на сцене бы стоять. И рядом со Всеволодом Алексеевичем.

— Кэт… Кэт! А куда он поехал?

— Кто? — Катька наконец оторвалась от подсчётов.

— Туманов же.

Кэт как-то странно на неё посмотрела, пожала плечами.

— Домой к жене, наверное. А может, и не к жене. Думаешь, в Москве мало мест, где нашего Севушку обогреют и обласкают? Или вообще на футбол рванул, он любит после гастролей, в качестве разрядки. Достают его эти песни-пляски, а спорт — отдушина вроде как. А что?

Тоня покачала головой. Ничего. Совсем ничего.

* * *

Следующие два месяца пролетели для Тони как сон. Иногда прекрасный, но порой и мучительный. Недели без гастролей казались ей невыносимо долгими и скучными. Съездить домой и навестить родных было нельзя — Ренат мог позвонить в любой момент и вызвать на концерт, часто за пару часов до его начала. Не сольный концерт Туманова, конечно, такие вещи планируются заранее. Дёргали в основном на «сборные солянки», где требовалось выйти на одну-две песни. Но всё равно: собирайся, мчись до метро, там с пересадками до центра. Прибегаешь взмыленная, ни причёски, ни макияжа, кое-как приводишь себя в порядок в общей гримёрке, где дядя Саша влезает в брюки, а Кэт клеит накладные ресницы, обсуждая с Родионом, что Севушка опять с похмелья и злой, как чёрт. И на сцену, на сцену бегом.

Часто выступали в каких-то сомнительных кабаках, перед пьющими и жующими толстопузами в малиновых пиджаках. Они неизменно пытались пригласить Кэт танцевать, а Всеволода Алексеевича в итоге усаживали рядом с собой за стол и начинали спаивать. И он пил и пел, совмещая одно с другим до потери дикции. А Тоня, остававшаяся на небольшой ресторанной сцене в компании музыкантов, чувствовала себя полной дурой. Её танцевать обычно не звали, Кэт толстопузам нравилась больше.

Тоня боялась «кабацких концертов», боялась, что кто-нибудь всё же обратит на неё внимание, и ей придётся отбиваться от пыхтящих и слюнявых ухажёров.

— Дура, — фыркнула Кэт, когда Тоня имела неосторожность озвучить свои опасения. — Наоборот! Строй им глазки, улыбайся. Может, подвернётся неженатый? Ну или женатый, но без принципов? Тебе свою судьбу надо устраивать, нет? Или ты собралась до пенсии у Севушки на подпевках стоять?

— Я… Не…

Тоня так растерялась, что даже не нашла, что ответить. А Кэт только глаза закатила.

— Ну конечно, «я другому отдана и буду век ему верна». Ещё одна… Ты думаешь, первая, что ли? Про Севушку можешь забыть. Он не трахается с коллективом.

— Но…

— Но один раз — не пидорас, — продолжила Кэт, копаясь в косметичке. — Один раз в год, знаешь ли, и палка стреляет. А на большую и светлую любовь можешь не рассчитывать. Так что мой совет остаётся в силе — улыбайся «пиджачкам». Твоя предшественница вот вполне удачно махнула и замуж, и в декрет.

Тоня тогда едва сдержалась, чтобы не расплакаться. А потом постаралась как можно быстрее выбросить слова Кэт из головы. Нет, не может быть. Кто угодно, но только не Всеволод Алексеевич. Просто Кэт его не любит, как и дядя Саша, как и Родион. Они все судачат за его спиной, что, на её взгляд, как минимум нечестно. В конце концов, именно Туманов обеспечивает их всех работой. И относится он к коллективу нормально, не требует больше, чем необходимо. Ну кричит иногда, но по делу же! А они снисходительно