Всеволод Алексеевич по-прежнему не обращал на неё внимания, держался подчёркнуто отстранённо, не допуская ситуаций, когда они остались бы наедине. Вокалом с ней больше не занимался, после выступлений сразу уезжал, и никто никогда не знал, куда. Тоня исподтишка наблюдала за ним, пока они ждали в кулисах своего выхода, научилась распознавать его настроение. В Москве он как будто хуже себя чувствовал, чем на гастролях, часто приезжал хмурый и разбитый, и только в последний момент перед выходом на сцену собирался, натягивал на лицо улыбающуюся маску артиста, которая слетала, стоило ему выйти из света рампы обратно в спасительный полумрак закулисья. Но едва они проходили зону досмотра в аэропорту, чтобы лететь куда-нибудь на Дальний Восток или садились в поезд, Туманов словно оживал, молодел лет на десять. Шутил, заигрывал со стюардессами и проводницами, иногда мог даже спеть что-нибудь, совершенно не соответствующее его сценическому образу, «Мурку», например. Аккомпанируя себе ложками. И вскоре Тоня сделала вывод, что в Москве кроется какой-то источник проблем Туманова, уехав от которого, он снова начинает радоваться жизни.

Но в любом случае всё это не касалось Тони. Их с Всеволодом Алексеевичем дороги хоть и пересеклись в одной невозможно горячей точке кипения, теперь шли параллельно. Близко, да, но не соприкасаясь. И для Тони это было настоящим испытанием. Смотреть, как он переодевается в гримёрке, стягивая мокрую насквозь рубашку, как стирает грим, оставляя на щеках тёмные разводы, как устало пьёт чай, сжимая стакан двумя руками, так как руки подрагивают после особо тяжёлого выступления. Смотреть, и не иметь возможности подойти, приласкать, пожалеть. Тонина бабушка всегда говорила, что русские женщины не любят, а жалеют. Смысл этой фразы она поняла только сейчас. После того что случилось на тех первых гастролях, Тоне всё время хотелось его жалеть.

Особенно тоскливо становилось в те вечера, когда коллектив никуда не вызывали. У Кэт была какая-то личная жизнь, и в подруги она Тоне не набивалась. А больше никого в Москве Тоня и не знала. Бесцельно бродила по своему району, постепенно выясняя, где хороший продуктовый магазин, где недорогая аптека и как можно быстрее добраться до метро. Иногда звонила маме, пару раз ездила на вокзал и встречалась с ней, когда мамин поезд стоял в Москве. Но эти встречи ещё больше её расстраивали, так как приходилось маме врать, говорить, что она абсолютно счастлива и живёт именно той жизнью, о которой мечтала. И так бы оно и было, если бы не Всеволод Алексеевич.

Гастролям Тоня радовалась не меньше его. Но если он уезжал от московских проблем, то Тоню охватывала надежда, что всё наладится. Ведь, может, дело в супруге? Уж не совсем она наивная, понимает, что в Москве у него есть жена и он вынужден вести себя прилично. А на гастролях его ничто не сдерживает. И когда Туманов объявил, что они едут в небольшой пятидневный круиз на теплоходе, во время которого будут развлекать очень солидную публику, Тоня была на седьмом небе от счастья. Круиз на теплоходе! Вот уж идеальное место для продолжения романа! И самое интересное, что Всеволод Алексеевич считал точно так же. Только относительно героя этого романа мнения у них не совпали.

Условия на теплоходе оказались райскими — каждому артисту предоставили отдельную каюту. Всеволоду Алексеевичу, разумеется, многокомнатный люкс, коллективу помещения попроще, но Тоня всё равно была рада, что не придётся спать рядом с Кэт. После того разговора она стремилась свести общение с ней до минимума. Кроме того, Туманов объяснил, что они на полном обеспечении «заказчиков», то есть вся еда и выпивка в ресторане и баре для них бесплатно.

— Но увижу хоть раз кого-нибудь выпившим до концерта, за эти гастроли не получите ни копейки, — строго предупредил он.

Сам, правда, нарушал собственный запрет сплошь и рядом, но к вечернему концерту всегда был в полном порядке.

Выступали они в ресторане теплохода, где каждый день собирались «важные люди», по словам того же Всеволода Алексеевича. Что примечательно, ни одного малинового пиджака не было, вместо них — строгие и явно дорогие костюмы, иногда даже с бабочками. Будто люди и не отдыхают вовсе. А может быть и не отдыхали, потому что за столиками постоянно велись беседы, а лица «важных людей» оставались серьёзными, несмотря на количество выпитого и постоянный аккомпанемент из песен Туманова. Некоторых «тузов» сопровождали дамы, и на жён они походили мало. В разговорах дамы не участвовали, сидели молча, потягивали шампанское, мило улыбались. Они и были самыми благодарными зрителями Туманова, всё интереснее слушать артиста, нежели мужские разговоры о бизнесе.

Пели каждый день разное. Всеволод Алексеевич специально составил программу так, чтобы репертуар не повторялся. Тоне он поручил в первый вечер исполнить сразу три песни. Она удивилась — обычно пела в концертах только одну. Поначалу решила, что он не важно себя чувствует и хочет максимально сократить собственное выступление. Но больным Всеволод Алексеевич совсем не выглядел, довольно живо пританцовывал, стараясь расшевелить озабоченную публику. Потом объявил её выход, и Тоня завела «Мамочку», как самую весёлую в репертуаре. На втором куплете вдруг почувствовала себя полной дурой — зрители не обращали на неё ни малейшего внимания. Невозмутимо беседовали, так что даже сквозь музыку доносился гул голосов. Она допела до конца и не услышала ни одного хлопка. Никто как будто не заметил её выступления. Даже спутницы «тузов» резко заинтересовались содержимым своих тарелок. Очевидно, русские народные песни им нравились ещё меньше Тумановской лирики. Тоня беспомощно оглянулась на стоящего в сторонке Туманова. Всеволод Алексеевич одобрительно ей кивнул, пой, мол, дальше. Пришлось петь «Барыню» и «Валенки». С тем же успехом.

После «Валенок» Всеволод Алексеевич забрал у неё микрофон, поблагодарив за выступление, и как ни в чём не бывало продолжил концерт. Тоня, совершенно обескураженная, вернулась на своё место в бэк-вокале. К тому моменту она уже получила неплохой опыт выступления в кабаках, но никогда ещё не встречала такого откровенного равнодушия. Зачем их тогда пригласили сюда, раз они никому не нужны? И как в такой атмосфере отработать ещё четыре концерта? Она не понимала, почему Туманов согласился на это предложение. Сколько же ему заплатили, что он, Народный артист, согласен так унижаться?

А Всеволод Алексеевич, как заведённый, отработал положенные полтора часа, поклонился, поблагодарил за внимание, которого толком и не было, и повернулся к коллективу, делая знак, что они свободны. Ясно, сам он останется ужинать с «тузами». Тоня вздохнула с облегчением