булки на ночь, например! Артист — это эстетика, понимаешь? А Максим из тебя человека сделает. Педагогов наймёт, фитнес-тренера какого-нибудь. Диск тебе запишет, клип снимет, пустит его в ротацию на телевидении. Только покладистей надо быть, девочка. Ласковее! Гонор немножко поубавить.

Тоня не верила своим ушам. Нет, кто угодно мог это сказать, но только не Всеволод Алексеевич. Не её Всеволод Алексеевич!

— Иди умойся, приведи себя в порядок. Переоденься во что-нибудь понаряднее, — продолжил Туманов. — И возвращайся. Я уверен, Максим сделает вид, что ничего не заметил.

Тоня покачала головой.

— Нет, Всеволод Алексеевич.

Тот аж в кресле выпрямился. Слово «нет» он явно не слышал в свой адрес уже очень давно.

— Я не пойду. Не нужна мне никакая карьера. Я хочу остаться у вас в коллективе.

— Ты вообще слышала, что я тебе сказал только что? — возмутился Туманов. — Ты забавная девушка, ты вносишь разнообразие в программу, да. Но как бэк-вокалистка ты мне не подходишь. И боюсь, это уже никак не исправить.

— Я готова остаться в вашем коллективе в любой роли, — прошептала Тоня. — Хотите, буду вам чай готовить, рубашки стирать. Что угодно…

Она сама от себя не ожидала. Потом думала, что на неё нашло? Надо было хлопнуть дверью и вернуться домой. Ещё не поздно, наверное, восстановиться в колледже. Но не хлопнула. Может быть, потому что на теплоходе хлопать было особенно нечем, и у них обоих оставалось как минимум четыре дня, чтобы остыть и подумать, как жить дальше. А скорее потому, что от одной мысли о возвращении в прежнюю серую жизнь, без музыки, без поездок, без грома аплодисментов, а главное, без него, без синих глаз, пусть даже холодных и равнодушных, хотелось немедленно броситься за борт. Нет, ни за что она не откажется от всего этого. Ни за что.

И Туманов вдруг согласился. Подумал с минуту, потёр виски и согласился.

— Хорошо, ты останешься в коллективе. Мне давно был нужен костюмер. Будешь следить за рубашками, брюками, стирать, гладить. Честно говоря, мне уже надоело заниматься этим самому. Но сразу предупреждаю, большой зарплаты, как у певицы, не жди. Это обслуживающая роль. И ты на испытательном сроке.

— Я ещё и гримировать вас могу, — пробормотала Тоня, разглаживая юбку на коленях. — У вас симметрично не получается.

Туманов обиженно вскинулся в кресле, но тут же обмяк, махнул рукой.

— Да и чёрт с тобой, гримируй.

Часть 5

Девочки

Поселилась Нурай у Сашки. А куда ей ещё было деваться? Сашка оказалась единственным человеком в Москве, да и вообще в России, которого она знала. Из аэропорта они добирались целую вечность: сначала на автобусе, потом на метро, от которого ещё шагали минут сорок по довольно зловещему в вечерних сумерках и словно вымершему кварталу между безликих многоэтажек.

— Я представляла себе Москву немного иначе, — пробормотала Нурай, когда Сашка нырнула в очередной двор, сокращая путь.

— Как большую Красную площадь с домиками по краям? — хмыкнула Сашка. — Ура, «дежурный» открыт. Пошли, купим пожрать что-нибудь.

В «дежурном» магазине, который можно было бы назвать супермаркетом, если бы не его крохотные размеры, скучала одинокая кассирша. На посетителей взглянула с подозрением, но, очевидно, узнав Сашку, расслабилась, снова устремив взгляд в маленький телевизор, пристроенный над кассой. Сашка, почти не глядя, пошвыряла в корзинку пачку яиц, кусок варёной колбасы, буханку хлеба и пакет молока.

— И что из этого ты приготовишь? — Нурай с удивлением рассматривала покупки и пожухлую зелень на овощном прилавке. — Давай мяса возьмём, что-нибудь нормальное сделаем.

— Я не готовлю. — Сашка поставила корзинку на кассу. — Некогда. Да и не особо умею, честно говоря. Бутеры и яичница — наше всё.

— А я умею. И сырники, и мясо в горшочках, и яблоки с творогом и мёдом запечь могу.

Сашка хмыкнула, по перечню блюд сразу догадавшись, куда дует ветер.

— Расслабься. Я — не он. Мне всё равно, чем ужинать.

Кто — «он», можно было не уточнять. Все его любимые рецепты, по крайней мере озвученные в интервью, Сашка знала наперечёт.

Всю дорогу, начиная с ожидания рейса в Баку, они говорили о нём. Любой разговор на, казалось бы, самую отвлечённую тему, сводился к единому знаменателю — Всеволоду Алексеевичу. Читает ли он в самолёте? Сколько часов он налетал за всю жизнь? Уж, наверное, больше, чем любой пилот или бортпроводница. Понравилось ли ему в Баку? Где в Москве можно будет его увидеть в ближайшее время? Нурай так привыкла вести диалоги о Туманове исключительно сама с собой и исключительно молча, что никак не могла привыкнуть к ответам Сашки. А у Сашки были ответы почти на любой вопрос. И Нурай раздирали противоречия: ей ужасно хотелось узнать как можно больше о Туманове, и в то же время каждый Сашкин рассказ вызывал волну ревности. Откуда она всё знает? А может, просто придумывает?

А Сашка, будто замечая это, всё менее охотно говорила о нём, стараясь переключиться на что-нибудь постороннее.

— Надолго приютить не смогу, — честно сказала она, когда вышли из магазина. — Квартира съёмная, если хозяйка узнает, что нас двое, не обрадуется.

— Съёмная? Так далеко? Я думала, ты на Арбате живёшь.

— Почему на Арбате? — Сашка даже притормозила. — Ты представляешь, сколько стоит снять квартиру в центре? Да и зачем? Мне до работы отсюда ближе, чем из центра.

— Ну там же он живёт…

Сашка пожала плечами.

— И ради бога. Мир его дому. Мне важнее, где он выступает. Сталкиваться с ним по утрам в булочной я не хочу. Даже представить себе не могу, что бы сделала в такой ситуации. Вероятно, перестала ходить в булочную.

Нурай посмотрела на неё как на сумасшедшую, но промолчала. В её понятии если уж ехать в Москву, то исполнять все желания. А иначе не нужно было и начинать.

Квартира у Сашки оказалась очень скромной: малюсенькая кухня и комната с диваном и письменным столом. На столе примостилась одна-единственная фотография Туманова в рамочке. Очень странная фотография. Он сидел в гримёрной, возле зеркала, в наполовину расстёгнутой рубашке. Снимали явно после выступления, судя по усталому лицу, но грим он уже успел снять. Не улыбался, плечи ссутулены, взгляд исподлобья. Нурай терпеть не могла такие снимки, никогда их не сохраняла. И уж тем более не стала бы распечатывать и засовывать в рамку. Зачем? У всех бывают неудачные кадры. Она предпочитала фокусировать внимание на довольном жизнью и одаривающем всех своим обаянием артисте. Желательно стоящем на сцене. Туманов — символ оптимизма, энергии и позитива. А мрачных