тому, как много Вы сделали для меня. Я благодарна Вам от всего сердца и души. Спасибо.

Ева опустилась на пол на колени передо мной. Я опустился к ней и приблизился, пока своим лбом не встретился с ее. Ева смутилась, но не отстранялась, пока мы сидели так, как общаются между собой разве что какие-нибудь кошки.

После продолжительного отдыха Ева решительно села за стол.

— Я напишу письмо Господину Харону.

Я подошел к столу и взял лист бумаги, который лежал перед ней. Ева подняла на меня глаза.

— Хотите написать сами, Хозяин?

Я покачал головой. Ева задумалась.

— Не хотите его пока беспокоить?

Я никак не отреагировал. Ева смиренно отложила перьевую ручку и встала из-за стола.

— Как пожелаете, Хозяин.

Мне на самом деле было крайне неловко просить Харона делать для меня протезы уже в четвертый раз. С одной рукой, пусть теперь не в самом эстетическом состоянии, жилось лишь чуть менее удобнее, чем с двумя. И я изрядно устал от нескончаемых битв. В глубине души надеясь, что, не становясь сильнее, стану невидимым для всевозможных бед и несчастий.

Оссион был убежденным фаталистом, а я до сих пор уверен в том, что все произошло совершенно случайно. Или просто хотел в это верить.

Прошло несколько спокойных дней. Мы не покидали лечебницу, каждое утро встречались на балконе и шли рука об руку завтракать. На нашем столе возле тарелки Евы как обычно лежала веточка клевера. Сегодня на скатерти был листик с четырьмя лепестками.

Улыбка, что возникла на ее лице, могла спасти этот мир от конца света. Сквозь легкую печаль озарилось истинное счастье. Она посмотрела на меня, словно сомневалась, не привиделось ли это ей.

Я ответил ей благосклонной легкой тенью улыбки.

— Хозяин…

Она оглядела крохотный листик еще раз, запоминая этот момент и каждую деталь на зеленом листочке.

— Я уже загадала то, что желала бы получить сильнее всего. Пожалуйста, примите этот четырехлистный клевер в знак моей признательности и благодарности.

Я крайне удивленно смотрел на протянутый листик. Я хотел лишь, чтобы она выздоровела. И если поедание клевера в какой-то степени приблизит ее к выздоровлению, даже в самой малой, то пусть ей достанется каждое растение.

Поэтому я не принял его. Ева немного смутилась, но все же смирилась с моим отказом. Несколько мгновений всматривалась в клевер, прежде чем спрятать в своем рту, несомненно, загадывая свое желание. Отчего-то поглядывая то и дело на меня.

Мы вышли пройтись и встретиться немного позже с Оссионом. С одной рукой пользоваться тростью было неудобно, и я со странным легким чувством оставил клинок на дне шкафа. Словно сбросил с себя привлекавшие шумом тяжелые рыцарские доспехи. Я чувствовал себя самым простым посетителем лечебницы, ни больше ни меньше.

По дороге на высокой скорости ехал автомобиль. Я отвел Еву в сторону, ближе к обочине, за которой протекал спрятанный ручеек. Вокруг него росла густая трава с высокими цветками мальв всех цветов. Еву научила одна медсестра делать из спичек и бутонов мальв кукол, что теперь стало новым развлечением Евы. Ярко светило солнце, воздух дышал жарким теплом. Уже подходили к концу самые жаркие дни лета.

Автомобиль разворачивается прямо перед нами, загораживая путь. Мы с Евой вынуждены были остановиться.

Из автомобиля выходят уже знакомые лица. Они держались при дочери селекционера. И автомобиль я тоже узнаю, однако самой дамы не было.

— Вам просили передать, что все долги должны быть уплачены.

Я заслонил Еву рукой, отводя назад. Она схватилась за мою руку вместо того, чтобы бежать, хотя я сам не был уверен, что она сможет сейчас уйти.

И тогда я поплатился за всю беспечность. За то, что сложил оружие и смел диктовать жизни свои правила, не обладая никакой силой и властью что-то изменить. Я недооценил злость и обиду дочери селекционера. А должен был сделать все, чтобы Еву это не коснулось. Я сам был повинен в произошедшем.

Наступила осень. Каждый день через открытое окно был слышен только нескончаемый дождь. Даже если водопад воды переставал литься с неба, продолжало капать с деревьев, окружающих лечебницу. Целыми днями, не зная сна, я лежал в больничной кровати и слушал, как дождь умывает землю.

Мне нанесли тяжелые травмы, повлекшие за собой неспособность далее ходить. Я пытался смириться и с этим. Но уже не было сил продолжать жить этой жизнью.

Я знал лишь, что Ева получила легкие ранения, она была больше напугана. Этого мне было достаточно. Ко мне заходил только мой лечащий врач, молча складывал на столике письма от Евы, к которым я даже не притрагивался, сидел и пил чай во время своих перерывов. У него было что сказать мне, но он даже не решался заговорить со мной, прекрасно видя, в каком я состоянии.

Дело даже было не в сломанных протезах. А в травме позвоночника, которая навсегда отсекла надежду когда-нибудь встать самостоятельно на ноги.

Из-за того, что я отказался от еды, врачи хотели заставить меня есть насильно. Но у них взыграло сочувствие ко мне, они не могли привязать единственную руку, которой я мог управлять. А я не соглашался на уговоры и попытки кормить меня с ложки. Было ужасно тошно ото всего.

Несколько недель пролетели как сон. Я знал, что Ева ждет, страдает и пытается добиться у врачей встречи со мной. Но мне казалось, что доктора сами не хотели, чтобы мы виделись. По крайней мере, пока полностью не поправимся и не покинем здание госпиталя. Наверное, чтобы не сделать еще хуже, чем есть сейчас.

В то утро, когда дождь впервые перестал шумом наполнять мои мысли, доктор, наконец, сказал мне то, что так давно хотел:

— В скором времени Вас должны перенаправить в клинику в столице. Здесь скорее реабилитационная лечебница. А там есть возможность…

Еву бы никто со мной не пустил. Поэтому никто не хотел сообщать мне это, тянув до самого дня отъезда. Неизвестно сколько еще осталось ей прежде, чем ее жизнь оборвется. Не было никаких гарантий, что мы увидимся вновь.

Мое лицо не показывало никаких эмоций. Мне уже было глубоко все равно, что будет дальше.

После обеда за мной прислали автомобиль. Доктора принесли мои вещи, я оставил трость возле больничной кровати, пересел в кресло. Протезы были тяжелыми и только мешались. Нужно было бы избавиться от них в силу бесполезности.

Автомобиль медленно спускался с вершины горы, увозя меня все дальше от лечебницы. Сопровождающий меня доктор о чем-то беседовал