Харви, епископа Беррийского, впоследствии унаследовавшего титул графа Бристля. Ее выдали замуж в восемнадцать лет, в семье появилось на свет трое детей, но муж изменил ей с горничной, и оскорбленная женщина добилась раздельного проживания. Для поправления здоровья после этой малоприятной процедуры[62] она отправилась на отдых в курортный город Бат, где познакомилась с четой герцогов Девонширских.

Между ней и герцогиней Джорджианой, известной своим эксцентричным поведением, завязалась крепкая дружба, а с герцогом — любовный роман, продолжавшийся 25 лет и сопровождавшийся рождением двух незаконных дочерей. Этот любопытный menage à trois[63] закончился в 1806 году со смертью Джорджианы вследствие беспорядочного образа жизни, после чего вдовец женился на Элизабет. Но все это будет потом, включая многочисленные романы дамы с другими мужчинами, например, с кардиналом Консалви, министром иностранных дел Ватикана. Пока же она поехала во Флоренцию насладиться прекрасными образцами вечного искусства. Утонченность и незаурядный ум позволили ей стать подругами еще двух выдающихся дам того времени — Жермены де Сталь и Жюльетты Рекамье.

Впоследствии она и фон Ферзен довольно регулярно переписывались, часто вспоминая Марию-Антуанетту после ее казни. Историки полагают, что Аксель признался леди Элизабет в обретении фавора королевы. С лета 1783 года фон Ферзен завел учет своей корреспонденции в особом журнале, куда заносил дату, имя адресата и краткое содержание письма. Он обменивался письмами с Марией-Антуанеттой по какому-то тайному каналу, в журнале она присутствовала под именем «Жозефина» (французский вариант одного из ее имен — «Иозефа»).

Путешествие короля Густава завершилось в июне 1784 года в Версале. Устройством праздников по случаю приема шведских гостей королева занималась лично, и Версаль превзошел сам себя.

«Мы купаемся в праздниках, удовольствиях и развлечениях всех видов. Мы заняты без передышки, пребываем в вечной спешке, не имеем времени сделать все то, что намерены сделать… Мы уже посмотрели большой оперный спектакль в Версале и побывали на костюмированном балу, не считая обедов и ужинов. Завтра будет праздник в большом саду королевы в Трианоне, он последний, но еще предстоит много ужинов и спектаклей в Париже. Мы их никогда не пропускаем и скорее откажемся от питья, еды и сна, чем упустим возможность посмотреть спектакль с самого начала до конца; сие есть азарт».

Фон Ферзен признается отцу, что для того, чтобы остаться в одиночестве и заняться своей корреспонденцией, он вынужден сказаться больным. При дворе заметили, что королева совершенно преобразилась, одна из придворных дам записала в дневнике: «Она была чудо как хороша!». Королю Густаву удалось подписать договор с Францией, получить субсидию в полтора миллиона ливров, он остался очень доволен приемом и прислал своего придворного художника Вертмюллера написать портрет Марии-Антуанетты, прогуливающейся с двумя детьми в парке Трианона.

Портрет был готов в 1785 году, современники утверждали, что на нем достигнуто наибольшее сходство с королевой, но самой изображенной он не понравился, ибо живописец явно не польстил ей. 19 июля Густав убыл в Швецию, увозя с собой фон Ферзена, который возобновил переписку с королевой. Этот обмен письмами носил весьма доверительный характер: он просил ее прислать фасон редингота, она же поручила ему подыскать ей собаку, произошел обмен музыкальными партитурами. Фон Ферзен был вынужден задержаться в Швеции на зиму, поскольку у него болел отец. Королева в своих письмах переходит на довольно дружеский тон:

«Как ваше здоровье? Держу пари, что вы не заботитесь о себе, и вы не правы!».

Мария-Антуанетта любила давать людям прозвища, и фон Ферзен не составил исключения, она называла его «Роньон». Естественно, он мечтает как можно скорее возвратиться в Версаль. 27 марта 1785 года у королевы родился герцог Нормандский, будущий Людовик ХVII. В середине апреля пошли слухи о возможном военном вмешательстве Франции в Голландии с целью оказания помощи против англичан и пруссаков, и фон Ферзен выехал во Францию для подготовки своего полка, расквартированного в Ландкреси. Как недовольно сообщил его отец в письме младшему сыну Фабиану, ему не нравилась склонность его сына к тщеславной и пустой жизни двора:

«Ваш брат с 10 мая обретается в Париже, где он чрезвычайно занят своими военными или фривольными делами».

Между тем дела королевы обстояли неважно. После рождения сына она 24 мая отправилась в Париж на церковную службу благословения после родов и была потрясена ледяным приемом своих подданных. Собралась огромная толпа, но царило полное угрожающее молчание, которое не прервал ни один возглас. Возвратившись в Тюильри, она расплакалась, не в состоянии понять этого:

— Но что же я им сделала?

Ее настроение несколько улучшилось, когда вечером ей аплодировали в Опере, а на другой день в Итальянском оперном театре. Фон Ферзен совершенно объективно сообщает об этом в письме своей сестре. Его сообщения о репутации королевы никогда и никоим образом не окрашиваются его личным отношением к ней.

«Я начинаю быть немного более счастливым, поскольку я начал свободно видеться с моим другом у нее, и сие нас немного утешает от всех тех несчастий, которые испытывает она, бедная женщина. Она есть ангел добра, героиня мужества и чувствительности. Никогда так не любили. Она чрезвычайно чувствительна ко всему, что вы мне сказали для нее, и поручила мне передать вам, насколько она была тронута».

Ближе к зиме настроение у королевы вновь ухудшилось, когда оказалось, что она беременна. Мария-Антуанетта полагала, что, родив троих детей, она выполнила свой долг перед королевством. Но в июле 1786 года у нее родилась дочь Софи-Элен-Беатриса, и не сказать, чтобы это сильно обрадовало ее. Беременность протекала не совсем легко, после родов она почувствовала некоторое ухудшение здоровья. К тому же подпортились отношения королевы с мадам де Полиньяк, ей потребовалось новое лицо, которому она могла довериться. Фон Ферзен же вел себя чрезвычайно мудро, как удостоверяется его письмом к отцу:

«Мне нравится слушать и молчать».