– Или по миллиону других причин, – перебил Хантер, потирая занывший затылок, готовый взорваться на части от вороха самых невероятных предположений. – Если эта теория верна, то зрячие начинают показываться на глаза человеку в тот момент, когда желают его о чем-нибудь предупредить.

Кваху поднялся с постели, остановился посреди комнаты и поглядел в обеспокоенное лицо мужчины, застывшего у промерзших стекол.

Внизу, прямо по засыпанному снегом тротуару, торопливо удалялся какой-то человек. Запрятав ладони в карманы черного пальто, он неловко переваливался с одной ноги на другую, будто опасаясь поскользнуться на заледеневших булыжниках мостовой.

Спустя несколько мгновений его короткий силуэт затерялся в ночном мраке боковых тропинок, куда не доставало блуждающее сияние уличных фонарей.

– …И скалятся в тот момент, когда над головой несчастного нависает смертельная опасность, – закончил свою безрадостную мысль Хантер. – Вот почему погиб мистер Джексон. Беги, если они начинают тебе улыбаться – так говорила Эно. Но, к сожалению, он выбрал не то направление.

– Нужно бежать прочь от лиц, – опешив от собственных слов, воскликнул помощник. – Зрячие показывают зубы, чтобы отпугнуть и заставить повернуть обратно!

Хантер отошел от окна и уперся помрачневшим взглядом в лицо Кваху.

– Древние нравоучения нередко искажаются, – произнес он. – И их первоначальный смысл теряется во времени. Именно так и зарождаются мифы.

– Если все именно так, как вы предполагаете, тогда многое становится понятным, мистер Хантер. Не ясно лишь одно – что же на самом деле случилось той ночью в лесу с Эдвардом Россом?

– Не все сразу, Кваху, – пожевав нижнюю губу, ответил детектив. – До этого места мы пока еще не добрались.

Когда в приоткрытую дверь громко постучали, оба мужчины дернулись от неожиданности. Машинально обернувшись к источнику звука, детектив обнаружил маячившего на пороге Джона Мастерса.

– Доброй ночи, мистер Хантер, – учтиво проговорил владелец мотеля. – Я пришел, чтобы передать вам посылку от мистера Бетелла. Он не решился потревожить вас в столь поздний час и просил подождать до утра. Однако вскоре я отправляюсь в лес вместе с Томасом, и думаю, что будет лучше, если я отдам вам сверток прямо сейчас.

Он протянул детективу округлую посылку, туго перемотанную толстым слоем коричневого картона. После этого, коротко поклонившись, хозяин «Золотого оленя» скрылся где-то среди мраморных ступеней.

– Ваша шляпа? – индеец с интересом уставился на сверток. – Надеюсь, мистеру Бетеллу удалось заштопать дырки, оставленные клыками Кусаки.

– Я тоже, Кваху, я тоже…

Вцепившись пальцами в обертку, Хантер принялся разрывать ее на куски, и спустя мгновение в его ладонях оказалась знакомая до боли серая шляпа.

Повертев ее в руках, детектив поднес к кончику носа верхушку головного убора и с подозрением принюхался. Обновленная шляпа пахла чем-то незнакомым – смесью краски и ароматом, который обыкновенно парит в воздухе, когда кто-то тщательно утюжит новую ткань.

– На вид ничего, – не слишком уверенно произнес Хантер, водрузив котелок на свою голову. – Что скажешь, Кваху?

– Это ведь все та же шляпа, мистер Хантер. Ничего не изменилось.

Детектив рывком стащил со своих волос головной убор, и несколько его густых локонов радостно взвились вверх, будто потянувшись за успевшей стать родной вещью. В глазах Хантера плескалось нескрываемое разочарование – казалось, что мужчина уже успел горько пожалеть о том, что вообще решился отдать свою любимую шляпу в починку.

– Разве тебе не кажется, что она стала заметно темнее? – он приподнял котелок повыше, чтобы убогий свет потолочной лампы мог добраться даже до его темных полей. – Раньше она была другого цвета.

– Нет, мистер Хантер. Она была серой, и такой же осталась.

– Неужели ты не видишь, – в сердцах проворчал детектив. – Прежде ее цвет напоминал вымокшую под дождем мышь. Благородный тон классической лондонской шляпы. А теперь ткань стала темно-серой – такой же невыразительной и невзрачной, как тучи, зависшие над Браун Брик.

Индеец со вздохом покачал головой, а затем поднял с пола разорванную оберточную бумагу, чтобы отправить ее в урну, ютившуюся за дверью крошечной ванной комнаты.

Однако стоило ему немного тряхнуть обрывки картона, как из его недр тут же выскользнул небольшой белоснежный конверт. Плавно закружившись в воздухе, он изящно приземлился на щербатые доски пола.

– Думаю, это адресовано вам, мистер Хантер, – Кваху подцепил двумя пальцами бумажный конверт и протянул его мужчине, все еще исступленно разглядывавшему починенный котелок. – Здесь указано ваше имя.

С досадой зашвырнув шляпу в пустое кресло, детектив взял в руки конверт и быстро пробежался по нему глазами.

– Надо же… – пробормотал он, переворачивая письмо и вскрывая именную сургучную печать на его обороте. – Мистер Бетелл обнаружил под старой тканью подкладки какую-то записку.

– Записку? – во взгляде индейца зажглось любопытство. – Внутри вашей шляпы?

– Похоже на то, – сунув пальцы в конверт, Илай Хантер ухватился за краешек шершавого обрывка, извлек его наружу и развернул. – Не могу в это поверить… Это почерк Марии!

Удивленно переглянувшись со своим помощником, мужчина уставился в кое-где смазанные строки, явно написанные женской рукой. Аккуратные ровные буквы плавно перетекали в слова, а те в свою очередь выстраивались под пытливым взглядом Хантера в хорошо знакомые фразы.

От сырости и времени тайная записка успела пожелтеть, а фиолетовые чернила – изрядно выцвести. И теперь некоторые слоги можно было разглядеть лишь в том случае, если до боли напрячь зрение, придвинув клочок бумаги к самым зрачкам. Однако этого детективу не требовалось. Несмотря на проплешины, образовавшиеся среди стройных рядов загадочного послания, он мог воскресить весь его текст по одной только памяти.

– Это любимое стихотворение Марии, – глухо произнес Илай Хантер, не отрывая глаз от помутневших чернил. – Она часто читала мне его в детстве, когда я был напуган грозой, беснующейся за окнами дома, и подолгу не мог уснуть, ворочаясь в своей постели.

– Наверное, это было очень красивое стихотворение.

– Да, – детектив вздохнул и сунул скомканную записку в нагрудный карман рубашки. – Мужчины из стали, а дамы из роз – эту строчку она повторяла каждый раз, когда хотела сказать, чтобы я был храбрым и ничего не боялся…

Он вдруг запнулся и замолчал.

Воспользовавшись возникшей тишиной, ночной ветер, свободно разгуливавший по аллее, заглянул в приоткрытое окно номера. Качнул тяжелые портьеры, успевшие заметно выгореть от дневного света, а затем грубо подтолкнул детектива в спину.

Протяжно засвистев, будто захмелевший дебошир из пригорода, он унесся обратно в ночной мрак, метнулся к кое-где просевшей крыше мотеля и принялся завывать в дымоходе, пугая немногочисленных постояльцев.